Анна КОЗЫРЕВА. Гуси-лебеди
       > НА ГЛАВНУЮ > ФОРУМ СЛАВЯНСКИХ КУЛЬТУР > СЛАВЯНСТВО >


Анна КОЗЫРЕВА. Гуси-лебеди

2018 г.

Форум славянских культур

 

ФОРУМ СЛАВЯНСКИХ КУЛЬТУР


Славянство
Славянство
Что такое ФСК?
Галерея славянства
Архив 2020 года
Архив 2019 года
Архив 2018 года
Архив 2017 года
Архив 2016 года
Архив 2015 года
Архив 2014 года
Архив 2013 года
Архив 2012 года
Архив 2011 года
Архив 2010 года
Архив 2009 года
Архив 2008 года
Славянские организации и форумы
Библиотека
Выдающиеся славяне
Указатель имен
Авторы проекта

Родственные проекты:
ПОРТАЛ XPOHOC
ФОРУМ

НАРОДЫ:

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
◆ СЛАВЯНСТВО
АПСУАРА
НАРОД НА ЗЕМЛЕ
ЛЮДИ И СОБЫТИЯ:
ПРАВИТЕЛИ МИРА...
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
БИБЛИОТЕКИ:
РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ...
Баннеры:
ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

Прочее:

Анна КОЗЫРЕВА

Гуси-лебеди

Повесть

Старая истина о том, что сказка ложь да в ней намёк…

Любочка робко поскреблась о косяк настежь распахнутой двери в хате.

– Ты чего, Любочка? – удивилась Устинова, не сразу заметившая затаившуюся девочку с обезумившими глазами.

– Там мамка… мамка там… – умоляюще простонала та в ответ.

– Что мамка?! – бросила Людмила, вмиг догадавшись о причине появления до оторопи испуганного ребёнка.

Через минуту Устинова, выскочив на улицу, бежала к машине.

Скоро она затормозила у дома Кузьминых, где Ольга, с трудом сдерживая подступающую волнами боль, пыталась успокоить двухлетнего малыша слабой припевкой:

Зайчик, ты зайчик,
коротенькие ножки.
Ты всего боишься,
трусик-трусишка…

Малыш ревмя ревел и цеплялся за мать, у которой раньше срока начинались предродовые схватки. Он ни в какую не шел на руки Груниной, старавшейся безуспешно увлечь его.

– Пойдем-ка, Стёпка, во двор… може, иде ёжика стренем… – Упоминание о ёжике оказалось более чем удачным: только накануне поздно вечером в глубине двора дети при свете фонарика кучно наблюдали за колючим гостем, обнаруженном в темноте по слабому шуршанию в траве, – и малыш скатился с колен матери и самостоятельно направился на выход. Следом поспешила Грунина: – А ходок-то твой иде?

Смышленный малыш, забывший про мать, побежал искать второй башмачок – первый держала в руках баба Валя, которой Ольга спешила договорить через силу:

– Стёпку, может, Дима спать уложит… Он выехал уже… а остальные детки на Арсюшке…

Появилась Людмила. Оценивающе посмотрела на огрузневшую подругу:

– Ну что едем?

– Едем… – слабо выдавила Ольга.

Людмила помогла Кузьминой подняться в машину, и, устроившись на заднем сидении более-менее удобно, роженица прилегла…

*

Джип исчез за околицей, и притихших детей со двора как ветром сдуло. Высыпали во главе с Арсением на улицу, где Василий, привычно прицепив длинный прицеп к уазику, медленно отъезжал от своего дома.

Толпой подлетела детвора к машине, окружила и взвыла дружным хором:

– Васёк, прокати!

– Счас не могу. Я за сеном… тама мамка ждёт… – выставился вполне самостоятельный водила из окна уазика.

– Чуть-чуть! – не унималась детвора.

– Садитесь уж… Токо до пруда… – снисходительно изрёк Васёк и притормозил.

– Хорошо! – горохом посыпался неугомонный народец мал мала меньше в прицеп. Попрыгали следом и все Кузьмины вместе со старшим братом.

И попылил за околицу старенький уазик, громыхая длинным прицепом, в котором вольно расположилась восторженная, почти сплошь городская детвора, кто сидя, кто стоя в полный рост.

Высадил Васёк дружную компанию не у пруда, как грозился изначально, а провез дальше в розовые гречишные поля.

Сам же круто свернул в сторону и скоро загромыхал по дороге, белеющей на солнце посреди поля цветущей и колосящейся высокой, нежно-зеленой, переливающейся пепельными волнами ржи, а за тем полем – покосные, в травяной разгул, луга.

А наши праздные веселые цыгане шумной толпой высыпали на поляну обочь лесной дороги и отправились по кромке гая к Мотюшкиному логу.

Шли недолго и, остановились у края длинного и крутого оврага, с интересом стали смотреть вниз, где в подножье склона, заросшего густо травами, жульчал невидимый родник.

– Здесь какие-то шахты, говорят, есть, – таинственно, со знанием дела сообщил публике Арсений.

– Известняк до войны добывали… Бабуля рассказывала, что они маленькими в тех шахтах прятались… – Лидерство Маруси и в этом вопросе оказалось неоспоримым. Продолжила: – А сейчас всё засыпано… заросло…

– Вот бы слазить – посмотреть! – то ли предложил, то ли просто высказал кто-то вслух потаённую мечту-желание.

– Жуть! – выразила опасение другой части осторожная Любочка. – Айда, лучше в прятки играть!

*

Трещеткой-сорокой протараторив считалку, Любочка определила водящего, который, припав к березовому стволу, закричал предупредительно:

– Раз… два… три… четыре… пять… Я иду искать! Кто не спрятался – я не виноват!

Открыл глаза, осмотрел поляну с россыпью фиолетовых мотыльков луговой герани и кустом татарника, распустившего малиновые колючки. По центру. Пусто. Только Тимоша и Елька играли сами по себе.

– Пошли играть в войнушку! – позвала девочка друга, когда все, кто постарше попрятались. – Злые к нам пришли. Хочешь я превращу тебя в невидимого?

Тимоша отозвался тем, что изобразил меткого стрелка, и закричал радостно:

 – Всё ты убитая!

На что Еля гордо сообщила:

– Я – невидимая! Я всех злых превратила в тень. – И опрометью пустилась бегать по поляне, по которой с визгом и хохотом носились возбуждённые игроки в прятки.

На следующий кон Тимоша и Еля решили со всеми играть.

В очередной раз стремительно разбежались дети по округе: спрятались кто за кустами и деревьями, кто в заросших травой ямках, не предполагая вовсе, что это всё воронки от снарядов и бомб – следы далекой войны.

В одной из подобных ямок, плотно заросшей по закрайкам желтым подмаренником, затихла двоица: Тимоша и Елька, сблизившись с первого дня знакомства по-родственному, были неразлучны, и целые дни проводили вместе.

Водящим на этот раз был Арсений. Многих нашел быстро. Кто-то успел застукаться первым, а вот малыши как сквозь землю провалились. Арсений кругарём ходил по поляне, не пропуская ни одного куста и просматривая внимательно окрай дубового леска. Подключились к поискам и остальные.

Спрятавшихся удачно обнаружил, наконец, сам водила. Тимоша и Елька, затаившись, высидеть молча не сумели: захихикали довольно, – и тот смешок выдал их с головой.

– Ну и хитра же парочка: сапог да гагарочка! – засмеялся Арсений, заглянув в густые цепкие заросли высокой травы. – Вылезайте! – и тут же отвлёкся.

В небольшом отдалении, по сквозной через гречишные поля дороге навстречу другу громыхал трактор с прицепом и пылила лошадиная повозка.

Мальчик призывно замахал рукой – его заметили: и трактор, и повозка остановились в ожидании, а Арсений командирским тоном приказал:

– Мелкие бегите к дяде Жене: он – пустой! Вас до деревни довезет…

 – Остальным крикнул: – Айда, с Геником! Он обещал, что возьмет с собой, когда за кирпичом поедет. Побежали – поможем кирпич ломать! – и первым бросил к трактору.

Бежали врозь: дети повзрозлее – к трактору, а детвора помладше опрометью – к лошади и, перекинувшись через грядку, веселым горохом попрыгали в телегу. Уселись поудобнее.

Огрузневшая заметно телега через край наполнилась озорным шумом и суетливым гамоном: по темно-лиловому крупу лошади легкой волной пробежала недовольная дрожь.

Маруся выбежала из прилеска, где, заметив ранее укромный уголок, планировала спрятаться в игре на следующий кон, а из-под куста орешника прямо перед ней вынырнул внезапно братишка, подтягивавший пёстрые шортики.

– Ты чего тут делаешь? – опешила она. – Все уже убежали. Беги к дяде Жене! Вон он! До деревни быстро доедете… Будь у Кузьминых… Мы скоро! – и она ломанулась к трактору, выпускающему в нетерпении сизо-голубые дымы.

– Я дома буду… мы с Елей играть будем… – бросил мальчик сестре вдогонку.

– Хорошо… – успела крикнуть та в ответ.

Маруся последней лихо забралась в прицеп на ходу, и трактор скоро пропал меж розовых полей, над которыми зависло плоское степное солнце.

Не скрывая своего недовольства нахлынувшей на него, как саранча, мелюзги, Грунин оглядел детвору и приказал:

– Держитесь крепчей! – и стегнул вожжой, понуждая к быстрому ходу, по бокам лошадь, фыркнувшую в раздутые и теплые ноздри и скосившую фиолетовый глаз на пыльную обочину, заросшую колючей крапивой и сизой полынью.

Вдруг Елька, маленькое сердечко которой ёкнуло испуганно и тревожно, тихохонько заскулила.

– Ты чего? – участливо склонилась к сестренке Любочка.

Еля пропищала:

– Там Тимошка остался… он в кустики ходил…

– Да нет! – кто-то из сидящих в телеге мальчишек поспешил успокоить готовую вот-вот разрыдаться принародно девочку. – Он с Машкой остался. Я сам видел!..

Ельке очень хотелось поверить в то, что сказал мальчишка, и она почти поверила, но тут ей вдруг послышался слабый выкрик… Напряглась Еля, вслушалась… – напрасно… Даже если бы то и был живой крик, то, слившись с сухим дуновением вольно плескавшегося над полем ветра, запутался в тенётах зашумевшей листвы, всколыхнул птичью мелюзгу, вспорхнувшей кучно и под громкое тревожное чечеканье заметавшуюся над дорогой…

Только кому понятен тот птичий язык? – Не выучила его и Елька…

*

Вовсе не остался Тимошка с сестрой.

Проводив её долгим взглядом, мальчик бросился было бежать к лошади, но неожиданно запнулся, упал и заскрёб по земле ногами, где сплошь переплетенья корней, а сандалик сорвался с ножки и улетел к оврагу.

Опрометчиво потянулся Тимошка по вершине за обувкой, зацепившейся обо что-то на крутом склоне, и тут же, невольно зазевавшись, по окрайку поляны сам скатился вниз, где застрял меж корней и ветвей колючего терновника.

Попытался выбраться... Натужился, потянулся руками, ища за что, как за опору, зацепиться… только всё оказалось безрезультатным…

И так раз за разом: попытается выбраться, но снова и снова срывается, снова оказывается в плену.

Спохватился невольник колючего цепкого куста не сразу, а, когда стал звать на помощь, вокруг уже никого не было.

Невозможность освободиться окончательно придавила страхом: наволгли глаза ребёнка соленой влагой, пресекающееся дыхание стало тяжелым и затрудненным – однако орать дурниной не стал, хотя вспугнутое сердечко его трепетало в груди и трепетало.

И он просто тихо-тихо заплакал…

Скоро перестал и плакать. Напрягся, вслушиваясь, но сколько ни пытался уловить со стороны хоть какие-то звуки, пусть бы и самые слабые, – всё зря: страшная и таинственная сила цепко держала округу в немом оцепенении. На опустевшей поляне, где совсем недавно было шумно и весело, притихли даже травы и умолкли птицы, – лишь безмолвная тихость повсюду.

И малый ворошок напрягал слух: невдалеке вздрогнул листвой куст – то маленькая пичужка сполохнулась из зеленого чрева, вернув тем онемевший мир в движение.

Всколыхнулись былки высоких трав, реликтовым лесом понимавшихся вровень с затаившимся ребёнком, напряжённое внимание которого отвлекли мараши-трудяги, по тонкой, как нить, тропе, прорезавшей травяные дебри, спешившие длинной чередой до заката домой.

 Споднизу, где в лощине шуршали на низовом ветру метелками камыши и где стеной темнели, прикрывая болотину, заросли осоки и рогозы, уловились вдруг наплывающие звуки: кряк! кряк! – и скоро из зарослей взлетела дикая утка… следом другая – и тоже: кряк! кряк!

Утки улетели, и тогда Тимоша, проводив их блуждающим взглядом, осмысленно постарался самым невероятным образом устроиться на своем месте прочнее, чтобы совсем не скатиться вниз, на пугающее дно оврага.

*

Незаметно упала навзничь вечерняя заря.

Синевой синели небеса, и мало-помалу начало смеркаться.

Истаивал солнечный свет, и полнился багрянцем дальний западный угол, отражаясь малиновыми красками по расплывчатому контуру легких перистых облаков.

Таяла заря.

Угасал день.

И самым таинственным, самым непостижимым образом вокруг измученного недвижьем невольного пленника ещё более и более звучно и полно оживал мир.

В вечерней сутеми, припорошенной пылью синё потемневшего неба, зауркало и зашевелилось: кузнечики оживлённо застрекотали в зарослях высокой травы по склону, с куста на куст суетливо перепархивала островерхая, с хохолком, птица-удод, а в лесу, нависающим над Мотюшкиным логом сплошь тёмной стеной, что-то погукивало и постанывало.

 Невидимая сила, однако, оберегала ребёнка.

Спасительно дремали у Тимошки вялые мысли, словно окутал кто легкой пеленой и тем отвлёк вспугнутое напряжённое внимание.

Истончалась лиловая полоска позднего вечера… вот-вот и совсем пропадет…

Затихли к ночи дали.

Ещё миг-другой и накроют непроницаемые покрова округу.

Знобкими чувствами устремился Тимоша ввысь поднебесную, где тает свет, где вспыхивают первые звезды и где голубым серебром искрится шелковый полог над невесомой воздушной колыбелью.

Щедрым потоком изливается с небес святое струение, касается детской безгрешной души, – и одолел мальчика сон, который ясно улавливая чутким слухом ласковый мамин голос:

– Баю– бай! Баю-бай!

 И у ночи будет край!.. – умиротворенно уснул под плавный ритм покачивания и легкий скрип поднебесной колыбельки, – и там, где зреют небесные силы, растворились все пугающие звуки…

*

С Геником, от старого свинарника, где все, кому не лень, колотили для домашних нужд кирпичи, ребята в деревне появились только к вечеру, когда полностью обвалился день.

Маруся забежала в дом, отметив вначале, что джип не стоит на своем месте.

Дома, как, впрочем, и ожидалось, было пусто.

Побежала к Кузьминым, где за хозяйку командовала Грунина.

– Мать ишо не ворочалась… ждёт, когда Ольга разродится… Я тута усех вас покормлю, – сообщила она девочке.

– А Тимошка здесь? – будучи в полной уверенности, что братишка у Кузьминых, на всякий случай поинтересовалась Маруся.

– Нетути… давно не вижу… Елька вона присмирела… усё сидит углу… а яго нетути… – старая женщина пристально посмотрела на девочку.

– Как нет? Он же с дядей Женей поехал… – Маруся ничего не могла понять.

– Не-е… яго не було на телеге… Я яго вечор не видала. Може, он втихушку куды убёг? Он любитель у тишине поиграть… – предположила баба Валя осторожно.

– Дома его нет. Я всю хату обошла… – девочке поплохело.

– Ой-ё-ёй!.. серче зашлось… – сокрушенно вымолвила старая женщина, прижав к груди грубую ладонь. – Неужто иде у лесе блудит? Девку зорить маленького брата приставила, а она усвистала… – осуждающим взглядом, высматривая в окно, проводила Грунина убежавшую Марусю.

*

Маруся, мысли у которой роились одна страшнее другой, бросилась в обход по деревне.

Побежала к Груниным, не особо доверяя Валентине Николаевне. Попутно забежала к Ваську – вдруг там.

Там Тимошки не оказалось. А Васёк подтвердил, что Тимошку тоже не видел весь вечер.

– Мы сено сгружали… малышня уся тута скакала, а яго не було… – добавила мать Василия.

Грунин возился по хозяйству во дворе. Кинулась к нему:

– Дядя Женя, Тимошка не у вас?!

– Нетути… и не було… – уверенно ответил тот.

– Как не было?! – девочка упорно продолжала сомневаться в искренности его слов. – Мелкие же все с Вами поехали!

– Ну да! Токо Тимошки точно не було. Не мог же он из телеги выпасть? – хмыкнул дядя Женя.

Ответ Грунина обескуражил окончательно.

– Он… что?.. Он… там… остался!? – ужасная догадка прожгла сознание: обомлело всё внутри и сжалось.

– Где остался? – коротко спросил мужчина, но Маруси, выстрелившей одичалыми зеницами перед тем, и след простыл. Выдохнул с тяжелой эмоцией: – Растак твою мать!

Грунин грузно опустился на ступеньку крыльца. Затянулся едкой сигаретой. Закашлялся натужно, с надрывом, и, прокашлявшись с трудом, бросил большой окурок на землю. Поднялся и ушел во двор, откуда скоро вывел в поводу лошадь.

Стал запрягать.

– Ты уж, Красава, не серчай! – тихо уговаривал он лошадь, опустившую понуро голову. – Устала… понимаю, что устала… но парнишку-то найдить надоть… Забежался куды-то малец… А куды?

Лошадь подняла добрую доверчивую морду с туманно-чистыми и глубокими глазами на хозяина и в ответ согласно выгнула шею дугой.

– Куды и делся оголец? – накидывая хомут, бросил Грунин неведомому собеседнику.

*

Забежала Маруся и к деду Пальчикову, но и там братишки не было, да и не могло быть: Тимошка старика откровенно побаивался.

Смутная мысль-догадка напугала окончательно: потемнело от страха в глазах и сжалось сердце.

Взбаламутила Маруся деревню известием о пропаже брата, а сама вылетела за околицу, где тьма окончательно отвердела.

Казалось, что и люди, и дома, птицы и звери, деревья и травы – всё замерло в густеющем дёгте, залившем округу. Затаилась, подступившая со всех сторон деревню и степь.

Неподъемным пологом навалилась беспросветная темень, и знакомая, хоженная-перехоженная окольность, окончательно утонувшая в тьме-тьмуще, обрела неясный и пугающий образ: черным зверьём вздрагивали тени от едва различимых придорожных кустов.

 Маруся неслась по полевой дороге, млея от ужаса и опасаясь, что может проскочить поворот к дальнему краю Мотюшкиного лога. И, уповая по-детски искренне на Господа и молитвенно обращаясь прямо к небу, затерпшими губами страстно твердила, как стон-плач, одно:

– Ой, Боженька, не оставь! Ой, Миленький, помоги!

Девочка отлично знала, что к той злополучной поляне можно добраться и иным путём, более кротким, однако, из-за боязни заплутать самой во тьме кромешной, сократить дорогу не решилась.

Луна еще не поднялась, и небо, синея глубью, растворилось в страшной гуще темноты, где таинственная оборванность тропинок в темных изгибах сбивала с пути и пугала гиблым углом.

Вот решилась свернуть – и тут же, запнувшись о корявые корневища, упала на колкую стерню: ушибленные ранее колени отозвались резкой болью, отчего невольно вспарывая густую темень, громко вскрикнула:

– Ой!

И до того онемелая тихость вмиг ожила: встрепенулись сгустившиеся тени, а сквозь пугающий говорок листвы со стороны лощины глухим эхом долетел слабый голосок.

– Тимоша! Тимошенька! Ты где? – закричала Маруся что было сил – промолчала темная округа. Снова позвала: – Тимоша-а! Тимоше-ень-ка-а!

И ожила тишина, когда ночь отчетливо донесла до напряженного слуха, но не панический ор, а живой и радостный зов:

– Маша-а!

Маруся услышала голос братишки, и мысль, что он – жив, взлетела в выси поднебесные то ли ласточкой, то ли жаворонком…

Меж тем мальчик так резко дернулся на долгожданный призыв сестры, что куст, на котором он держался, выломился с корнями из земли и рухнул вниз, потащив за собой и ребёнка.

Исподнизу долетел испуганный вскрик, а следом – на дно оврага с треском и шумом ухнул куст.

С края обрыва Марусе удалось разглядеть в темноте фигурку, распластавшуюся на дне.

 – Ой, Господи! Как же тебя, Тимошка, угораздило… – проговорила она сквозь слёзы тихо, а громко умоляющим голосом выкрикнула: – Тимошенька-а! Я счас!.. я счас спущусь к тебе!.. Ты только не плачь!..

– Я не плакаю… – доверчиво отозвался мальчик.

Маруся стремительно скатилась по склону вниз. Бросилась к братишке. Подняла на руки. Обняла крепко-крепко. Расплакалась навзрыд:

– Тимошенька… Тимошечка… Родненький мой… Бедненький мой… Ты как здесь оказался?

– Я запнулся… а башмачок упал прямо в овраг… я за ним полез… – виноватым голоском доложил мальчик.

 – Ты плакал, да? – прошептала Маруся, целуя ослабевшего от изнеможения ребенка.

– Чуть-чуть… а потом я вспомнил про ангела-хранителя… Помнишь: ты говорила, как тебя бабушка учила? – вопросом на вопрос отозвался мальчик, вырвавшись из объятий сестры и присевший на торчавшую из земли кокору. – И я много-много раз повторял: «Ангел мой! Хранитель мой! Будь со мной!» И ангелочек меня крылышками укрыл… – очень уверенно сообщил он повеселевшим голосом.

– Тимошечка… прости меня… я злая… злая сестра… – девочка, переживая сильное душевное волнение, упала перед братом на колени.

– Нет… нет… Ты добрая… ты добрая сестричка. Ты нашла меня… Я люблю тебя… – мальчик поднял на Марусю просветленные после слёз глаза.

*

На востоке появилась яркая луна.

Поднялась выше по небесному склону и щедро осветила, разогнав глухую темь, великий необъятный мир.

Рассеялся черный мрак на дне оврага, залитого жидким лунным светом.

И отступали страхи, бесшумно стлавшиеся понизу, еще недавно пугая знобким холодком болотной топи.

Откликнулось и небо, вызревшее звездами видимо-невидимо – звездами крупными и звездочками маленькими, как искорки..

 – И я тебя, Тимошечка, люблю… – шептала Маруся братику. – Ты

только не бойся… Видишь, как светло стало… – добавила, вскинувшись взором в створы небесных пространств.

– Да-а… луна такая большая… А тут волков нет? – густая тень всколыхнулась и проплыла над осеребренным луной оврагом..

– Откуда?! – откликнулась уверенно сестра. – Здесь никого нет! Не бойся!..

– Маша, а мы выберемся отсюда, да? – Густые тени в высях при луне всё-таки настораживали мальчика, восприимчивость которого ко всему вокруг обострилась.

– Конечно! Мы пойдём с тобой по звездам и выберемся! – успокаивала

брата Маруся. – Видишь: вон ту звездочку в небе? – и, лицезрея звёздное небо, девочка указала на самую яркую. – Это Полярная звезда. Она указывает на север. И мы пойдем с тобой…

– А зачем нам на север? – тревожно поинтересовался Тимоша и со знанием дела добавил: – Там холодно!

– Да нет же! Мы на самый север не пойдем! Мы пойдем по правильному направлению… будем смотреть на нее, чтобы не потерять дорогу… Сейчас вот потихонечку пойдём… и за лесом поднимемся… Там склон низкий… Ты идти можешь? – спросила сестра на всякий случай.

– Могу… только я башмачок не нашел… – прошептал упавшим голосом Тимоша.

– Ну и ничего страшного… Я сейчас тебя возьму… – Маруся присела с тем, чтобы мальчик смог забраться к ней на спину. – Давай!..

Подхватив брата на крыльца, девочка поднялась и осторожно шагнула вперед – и тут же замерла в испуге: по дну оврага навстречу им кто-то шумно и быстро двигался, а сверху, на бугре, послышалось, что подъехала повозка.

– Ну что? Нашел кого? – дети узнали голос Грунина.

– Кажется... – ответил ему кто-то невидимый совсем-совсем близко: Маруся, узнав голос, возбужденно окликнула:

– Дед Мизинчиков, ты?!

Старик скоро подошел. Тревожно спросил:

– Живы?! – и потянулся, чтобы перехватить у Маруси мальчика. – Иди, мужик, ко мне!

Маруся живо увернулась:

– Я сама!

И сестричка с заплечной ношей уверенно зашагала в сторону, куда указал Пальчиков, крикнувший вверх:

– Эй! Иваныч, к тому краю подъезжай!

Меж тем голос его разбился о характерный автомобильный шум. И мощный прямолинейный луч света высветил дно оврага, а по краю его засуетились люди.

– Ну, что нашлись? – зазвучал обнадеживающе голос Кузьмина.

– Вона – унизу! – голос Грунина в ночи разлетелся легко и вольно.

– Тимоша! Маша! Где вы? – тревожно-взволнованный голос Людмилы прорвался сквозь тьму и долетел до детей.

– Мама! Мама! Мы здесь! – первой отозвалась Маруся, а следом и Тимоша закричал во всю мощь своих легких:

– Мамочка! Мамочка!

*

Утром приехал Сергей. Вошел в дом, где его радостно встретили жена и дочь, спешившие накрыть к его приезду стол.

– А мужик где?! Почему спит? Подъём!.. Подъём! – живо зашумел Сергей, желая поскорей увидеть деревенского жителя, но Маруся предупредительно осадила его:

– Папочка, пусть… пусть Тимошенька поспит ещё… Он очень устал… Мы ночью долго играли…

– Играли?! – удивился отец и внимательно посмотрел на жену, улыбнувшуюся ему нежно.

– Да-а… В одну игру… «Гуси-лебеди» называется… – продолжила дочь.

– Вот как?! Интересно даже… И что это за игра такая? – Сергей, состроив очень заинтересованное лицо, вопросительно посмотрел снова на жену, которой и пришлось рассказать суть игры:

– Его у нас… Тимошеньку гуси-лебеди унесли… а Маруся, как и положено в сказке, спасла его от бабы-яги…

– Постойте!.. постойте… – отец явно стал догадываться о подлинной сути якобы игры. – Насколько я помню: там вначале сестричка братца проворонила… Не так ли? – с прямым вопросом обратился к дочери.

– Так, папочка… так… – согласилась Маруся. – И здесь глупая сестричка заигралась и умудрилась братца проворонить…

– И налетели, значит, гуси-лебеди… – вздохнул папа. Поинтересовался: – Так что ж, выходит, и ржаной пирожок съела, и от кислого яблочка не отказалась?

– Точно: не отказалась! – Маруся безропотно согласилась с отцом и на этот раз. – А сколько она, папочка, простенького киселька нахлебалась!

– И как наука? На пользу? – Сергей крепко обнял дочь.

– На пользу! На пользу! – девочка прижалась к отцу.

– И кто ж тебе, доченька, в той науке помогал? – спросил Сергей скорее машинально, чем подразумевая нечто конкретное.

– Наша мамочка… – тихо произнесла Маруся и, оставив отца, прижалась к Людмиле, которая ласково поцеловала её.

– Мамочка?! – у Сергея перехватило дыхание, и заметно вздрогнул голос.

– Да! Да! Наша мамочка! – и девочка, схватив руки отца и Людмилы, прижала их к своей груди.

– Выходит, что я самый-самый счастливый папка из всех папок на свете?

– Выходит… – негромко подтвердила широко улыбающаяся Людмила.

– А я самая… самая счастливая из всех счастливых дочек на всем земном шаре! Нет! Во всей Вселенной! – и Маруся, переполненная через край эмоциями, выскочила на улицу, где продолжало лето дарить ослепительно солнечные, светлые и жаркие дни.

24 ноября 2013 г.

Вернуться к огравлению повести

 

 

 

СЛАВЯНСТВО



Яндекс.Метрика

Славянство - форум славянских культур

Гл. редактор Лидия Сычева

Редактор Вячеслав Румянцев