
Родственные проекты:
НАРОДЫ:
◆ СЛАВЯНСТВО
ЛЮДИ И СОБЫТИЯ:
БИБЛИОТЕКИ:
Баннеры:

Прочее:
|
«Ты веди меня, сердце, веди…»

На фото: Вячеслав Богданов (24.09.1937, д. Васильевка Мордовского р-на —
11.07.1975, Москва)
Раздумье
Эту жизнь я люблю, Как вначале. Ты веди меня, сердце, Веди.
Тридцать лет у меня за плечами, Сколько будет еще впереди? По дорогам ни
дальним, Ни близким Не терял я впустую Ни дня. Видно, как
беспокойною искоркой Наградила Россия меня. Только трудно одно перенесть
мне, Хоть в родные края не вернусь, Я запел бы о городе песню, Да
деревню обидеть боюсь. Ты, деревня, прости, Дорогая, Город стал мне
хорошим отцом. Я меж вами стою И не знаю – Ну к кому повернуться
лицом?! Чтобы жить мне, не ведая горя, Чтобы сердце не рвать пополам,
Я хотел бы уральский мой город Передвинуть к тамбовским полям. По
крови хлеборобов наследник, По труду своему – металлург. Только знаю,
что в час свой последний Мне в деревню захочется, друг...
Памяти поэта
И пускай я на рыхлую выбель Упаду и зароюсь в снегу… Все же песню
отмщенья за гибель Пропоют мне на том берегу. Сергей Есенин
Улеглась в гостинице гульба, Желтый мрак качался в коридоре. Как смогла
ты, Подлая труба, Удержать такое наше горе?! Не вино сдавило вдруг
виски, Не метель, Что выла, словно сука, - Это пальцы подлостей людских
Прямо к горлу подступили туго. Спал подлец, Напившись в кабаке, Над
поэтом зло набалагурясь… Смертный миг… Лед треснул на Оке… Только мать
на всей Руси проснулась… Что же ей почудилось тогда? Может быть,
Взаправду увидала, Как с небес Горючая звезда На крыльцо морозное
упала. И зажгла зарю в селе звезда. Мать у русской печки суетилась. По
снегам глубоким, Как беда, Весть на санках к дому подкатилась. Рухнул
месяц с голубых высот. И березы В дымной круговерти, Словно петлю,
Рвали горизонт И стонали голосом бесмертья. 1969
Желание
В. Сорокину
За какими делами захватит Час последний в дороге меня? Я б хотел
умереть на закате На руках догоревшего дня. Я с рожденья не верю в
беспечность. И за это под шум деревень Впереди будет – тихая вечность,
Позади – голубеющий день... Вам на память оставлю заботы, Я не шел от
забот стороной. И покой на земле заработал – День последний остался за
мной! И за мной – отшумевшие травы И железных цехов голоса... А во мне
эту вечную славу Приютили душа и глаза. Приютили, взрастили, согрели
Всем, чем мы и горды и сильны... И вплели в полуночные трели Соловьиной
сквозной тишины. По дорогам нетореным, Тряским Из-под рук моих песня и
труд Далеко уходили, Как сказки, И, как сказки, со мною уйдут!..
Конь Мой добрый конь, Не порти борозды, Тяни свою, Как
подобает, Соху. Ты потрудись, Я дам тебе обсохнуть, Поставлю корм
И принесу воды. Ты привыкай к седелке, Хомуту… Тебе в раздольях
Травяного луга Не снилась, Вижу, Тяжкая подпруга И удила холодные
Во рту. А видел я, Когда луга свежи, Когда зарей распахнута долина,
Когда ты, шею выгнув лебедино, Скакал навстречу верстам Для души. И,
доскакав до зыбкого пруда, О берег бил неистово копытцем, Но, сунув морду
в гриву кобылицы, Ты был смиренен в час такой Всегда… Теперь в упряжке
рвешься на дыбы И мечешься, Как будто от удушья, Но две оглобли, Как
конвойных ружья, Стоят на страже У твоей судьбы… Угомонись,
Неугомонный конь! Артачиться, Как видишь, Бесполезно. Удил вовек не
перегрызть железных И не порвать Жестокую супонь… Ты с хомутом
смиришься Навсегда. Но только вот До боли будет сниться Весенний
луг, Гнедая кобылица И ты, Летящий к берегу пруда… Озеро
Откипело озеро степное, Синевой пронизано насквозь, В берега,
Оплавленные зноем, Присмирев на время, Улеглось. Что его негаданно
взъярило? Не бывает бури без причин! И какая Зоревая сила
Вырывала камни из глубин? Озеро бунтует не впервые, Раздвигая берега,
Как тьму. Назвенели воды дождевые Про свободу-волюшку ему… Потому
металось так мятежно! Может быть, Поднявшись на дыбы, Океан увидело
безбрежный Из своей Кольцованной судьбы! Но ему Из берегов разбитых
В океан прорваться не дано! И крутые камни, Как обиду, Засосало илистое
дно. 1970 Моя родословная Брату Владимиру Я родился
в России, Россиянин я сам: По бунтующей силе, По озёрным глазам.
Русобровый, лобастый, Самых русских кровей. Никогда я не хвастал
Родословной своей. Дед мой был землепашец На кулацкой земле. Жил он,
хвори не знавший, В захудалом селе. Шёл за плугом он браво. Как метель
– борода. И прямая, как правда, Шла за ним борозда. И пришлось бы
покорно На пути трудовом Век запахивать горе, - Век не видеть его.
Только в наше селеньн, В край бесхлебья и слёз Имя доброе – Ленин -
Незнакомец принёс. В нашем пасмурном доме Ночью тлела свеча. Говорил
незнакомец Про дела Ильича. Дед, придя в изумленье, Жадно слушал
рассказ. Вдруг поднялся: – А Ленин не бывал ли у нас? Понимаешь,
сердешный, (Кверху вскинул кулак), Ленин нашенский, здешний, А иначе же
как Разглядел наши души? Чай, поди ведь не Бог. Где, скажите,
подслушать, Наши думки он смог? И ответил рассказчик, Оглядев горемык:
– Нет, живёт не богаче И орловский мужик. От Амура до Дона Та же песнь
бедняка. И мужицкие стоны Слышит он сквозь века. Время правду итожит,
Прозревает народ… Ленин не был здесь, может, Но навечно придёт! Деду
выпало вскоре, Под разлив кумача, Биться с белою сворой За дела Ильича.
Был он храбрый вояка, И под вражеский крик Проносил сквозь атаки
Несгибаемый штык. И потом на стоянках, После долгих боёв, Запевал
«Варшавянку» У походных костров. Русобровый, лобастый, Самых русских
кровей, Никогда я не хвастал Родословной своей. Мой отец – землепашец
На колхозной земле. Говорят, что папашу Уважали в селе. Не был он
коммунистом, Но креста не носил. Большелобый, плечистый И по-русски
красив. И любили Алёшу И в посев, и в стаду. Разве кто его сможет
Обойти по труду?! Жить бы людям на радость, Хлеб иметь в закромах. Но
случиться же надо Встал над Родиной враг. Он ушёл в сорок первом И
назад не придёт… Только мама, наверно, До сих пор его ждёт… Пал он в
битве под Курском, Обескровлен свинцом, Богатырски, по-русски, К
вражьим танкам лицом. Если снова ракеты Остановят сердца, Вспомню я и
про деда, Вспомню я про отца. За людское несчастье Всё припомню врагу…
Докажу я, как хвастать Родословной могу! 1966 Голова Я рожден,
чтоб целый мир был зритель Торжества иль гибели моей. М.Ю. Лермонтов
А во сне, Как будто наяву, Застонала на бугре трава. Закружилась буря…
И в траву С плеч моих Скатилась голова. И её Упругие ветра
Покатили яростно с бугра. Черный смерч бунтует в вышине! И бегу я в муках
через рвы. Закричали люди в стороне: – Гляньте, Гляньте, Он без
головы!- Я не знаю сам, кого молю: – Придержите голову мою?!
Высоко поднял июльский день Меч пудовый Вражеской молвы: Кто огонь,
Кто облако, Кто пень Мне совали Вместо головы… Только я Сквозь
посвист ветряной Слышал голос дальний И родной: – Упадешь! – И
будут все правы, Если ты умрешь без головы… Я бежать за головой
устал. И восход Под всполохи берез, Лебедем над омутом привстав,
Мне её Высоко преподнес. От беды прозрев,- Да знать врагу- Голову
для битвы берегу!! 1970 Неповторимость Я молодость, как
буйного коня, Все гнал, Все гнал по кручам И долинам. И не вгляделся
на пути недлинном В ночную мглу, В простор зеленый дня. Мы в молодости
временем щедры. Бросал я дни налево и направо. Безумно жег высокие костры,
Беспечно падал в луговые травы. Судить себя за это не берусь. Всему свой
час, Всему земные сроки… И счастлив я, Что под звездой высокой Она
всегда неповторима – Русь! И день ко дню склоняет время плотно, И удаляет
молодость мою. Где раньше я промчался мимолетно, Теперь в большом раздумии
стою. Из мглы ночной продвинулись ко мне Высокой тайной вековые сосны В
игольчатой сквозной тишине Ушедшие кольнули в сердце вёсны. И увели в
простор зеленый дня, Где даль встает дымами и стогами… Земля качнулась
тихо под ногами И понесла – усталая – меня. К раздумиям о буйствах тишины,
О тишине кипенья грозового… А для чего мы в мире рождены И для чего
родятся люди снова? Им снова жить бездумно до поры И дни бросать налево и
направо… И разжигать высокие костры, Беспечно падать в луговые травы… И
к ним придут раздумья – жизни груз, Всему свой час, Всему земные сроки…
И скажут вновь, Что под звездой высокой – Она всегда неповторима – Русь!
1974 Светунец Ходят ветры вечерние кротко. Гнутся травы от
росных колец. Новый месяц обрамился четко, – Наполняйся огнем, светунец!
Восходя из росистой низины, Из простора лугов и полей, Зачерпни свет
серебряно-синий И обратно на землю пролей! И замечутся тени в тревоге,
Ослепленные острым огнем, И никто не собьется с дороги В неподкупном
свеченье твоем. Отгуляет зима по Уралу Отгуляет зима по Уралу,
Даль разбудят ручьи ото сна. И опять Как ни в чем не бывало Заторопится
в гости весна. Заторопится дождиком, Громом, Майским лугом взойдет надо
мной… И под парусом белым черемух Поведет стороною родной. Поведет
по равнинам, Озерам, Тишиной приласкает в краю, Где о наши Скуластые
горы Точит молния Саблю свою. Там рога запрокинули лоси, Шаг далеко
заслыша чужой… По озерам Прошедшая осень Карасиной рябит чешуей…
Там, Тревожа окрестные села, Зазывает огнями завод. И в чащобах, Как
мудрый геолог, Ищет клады уральские крот. Тянут ветры сквозные из леса
Запах липы в озерную синь. Здравствуй, край Красоты и железа –
Молчаливая гордость Руси! 1968 Деревушка До войны в
деревушке безвестной, У степной безымянной реки, На гулянках протяжные
песни Распевали мои земляки. Выезжали, веселые, в поле. И до осени с
самой весны И пахали они, и пололи, Полевыми ветрами пьяны.
Возвращались в деревню под вечер На телегах рабочего дня. И бежала к ним
стайкой навстречу Босиком от реки ребятня. Сколько жизни в мальчишеском
беге! От загара черны, как гольцы, Окружали ребята телеги, Отдавали им
вожжи отцы. Но однажды с неслыханной силой Степь качнула взрывная волна.
На устах деревушки застыло Распроклятое слово – война. И в степном
трудовом захолустье, Над привольем земли и удач, Не вмещался в широкие
устья Над рекою растерянный плач… Пахли дали слезами и рожью. На телеги
садились мальцы. Ведь не зря им упругие вожжи Доверяли когда-то отцы…
Много лет с той поры миновало. Каждый дом в деревушке притих. И вернулся с
войны запевала, Но не слышу я песен былых… Древняя степь
Лежит земля, обжитая веками. И на закат, темнеющий вдали, Идут в степи
седыми стариками Нагруженные синью ковыли. Так шли они и двести лет, и
триста… И добрели до нынешнего дня. В который раз волною серебристой
Они ложатся под ноги коня! И степь хранит их твердо – целеною, Хоть жмется
к ней весною борозда… Из века в век –в луга и к водопою Ведет она –
звенящая –стада! Мне изначальный путь ее неведом, Но знаю я одно наверняка
- Вот в эту степь пришел мой русый предок, С косой в руке, с правами
бедняка. Он снял армяк и бросил, словно горе, И выпустил на пастбище
коров. Еще тепла земля на косогоре От ног босых и от ночных костров…
Пронизанный и солнцем и ветрами, Он шел по росам к речке выбрать сеть. И
голосом зари и разнотравья В крови свободу пробуждала степь! Дождем умыт и
пятерней причёсан, Гася утрами на судьбину злость, Так отбивал он
говорливо косу, Что барину ночами не спалось… …Вновь ковыли меня уводят в
древность, Гулки шаги по вечной целине… Целует степь вечерняя деревня
Коровьими губами в тишине… 1970 Заводская дорога
Осветился зарею завод, Корпуса возвышаются строго. Пролегла к
проходной на восход Вдоль берез заводская дорога. Заводская
дорога... На ней Породнился с монтажной судьбою. Сколько дум я пронес
над тобою По вершинам размашистых дней. Заводская дорога, Ты мне
Открывала желанные двери. Никакой тебя меркой не смерить, Не
поставить ни с чем наравне! Ты меня уводила на высь, Ты меня
опускала на землю. Как наследство, тебя я приемлю И ценю, как нелегкую
жизнь. Не кончаешься ты у цехов, Под огнем своих плавок искристых.
Ты –начало судьбы и стихов, Всех дорог моих дальних и близких.
Мне судьба подарила пока Тридцать семь сентябрей серебристых... Я
по-прежнему в жизни неистов, Голова от работы крепка! Если
что-то случится со мной, Вдруг в пути заплутаю немного, Оглянусь –у меня
за спиной Свет несет –заводская дорога! 1974 Родимый дом
Н. Тряпкину К дверям забитым я зимой приеду, Замочный ключ до боли
сжав в горсти. И улыбнусь хорошему соседу, И попрошу мне клещи принести.
Я в дом родной вернусь не блудным гостем! И, как любовь, Я ключ к нему
сберег. И под рукой Застонут длинно гвозди И упадут, как слезы, на
порог... И тишина мне бросится на плечи, А голуби забьются под стреху.
Трубу открою в стылой русской печке И, словно память, пламя разожгу! Где
Бог сидел – снежок набила вьюга. И, осмотрев на карточках родство, – Я
вместо Бога Сяду в правый угол, Огонь в печи приняв за божество! Дыши
высоким пламенем, солома! Пускай деревня видит наяву, Как мой поклон –
Дымок над отчим домом – Всему, чем я страдаю и живу! Дом
Столпились бабы шумно у калитки. И потому сошлись они сюда, Что, увязав
нехитрые пожитки, Мать уезжает в город Навсегда. Сыны её живут в краю
далёком, В больших домах, Где сытно и светло. Ей, десять лет прожившей
одиноко, На старость дом покинуть тяжело, Где никогда не видела замены,
Везде сама: И в поле, И в дому. Всё это знают каменные стены, Да
только не расскажут никому… Она стоит среди узлов понуро, Ей горьких слёз,
я знаю, не сдержать. Ведь даже людям проданные куры И те пришли в дорогу
провожать… Вот ночь придёт, и дом, наполняясь мраком, Стоять гробницей
будет на горе. Из-под ворот не выскочит собака, И петухи не крикнут на
заре. И в зимний праздник дорогие гости Здесь не придержат лошадей лихих.
А мужики вгоняют в двери гвозди, – Как будто в сердце забивают их. Но я
прошу товарищей, Знакомых, Хотя тропинка зарастёт сюда, Не забивайте
окна в нашем доме, Пускай он зрячим будет, как всегда!.. 1965
|