Родственные проекты:
НАРОДЫ:
◆ СЛАВЯНСТВО
ЛЮДИ И СОБЫТИЯ:
БИБЛИОТЕКИ:
Баннеры:
Прочее:
|
«Ты веди меня, сердце, веди…»
На фото: Вячеслав Богданов
(24.09.1937, д. Васильевка Мордовского р-на —
11.07.1975, Москва)
Раздумье
Эту жизнь я люблю,
Как вначале.
Ты веди меня, сердце,
Веди.
Тридцать лет у меня за плечами,
Сколько будет еще впереди?
По дорогам ни
дальним,
Ни близким
Не терял я впустую
Ни дня.
Видно, как
беспокойною искоркой
Наградила Россия меня.
Только трудно одно перенесть
мне,
Хоть в родные края не вернусь,
Я запел бы о городе песню,
Да
деревню обидеть боюсь.
Ты, деревня, прости,
Дорогая,
Город стал мне
хорошим отцом.
Я меж вами стою
И не знаю –
Ну к кому повернуться
лицом?!
Чтобы жить мне, не ведая горя,
Чтобы сердце не рвать пополам,
Я хотел бы уральский мой город
Передвинуть к тамбовским полям.
По
крови хлеборобов наследник,
По труду своему – металлург.
Только знаю,
что в час свой последний
Мне в деревню захочется, друг...
Памяти поэта
И пускай я на рыхлую выбель
Упаду и зароюсь в снегу…
Все же песню
отмщенья за гибель
Пропоют мне на том берегу.
Сергей Есенин
Улеглась в гостинице гульба,
Желтый мрак качался в коридоре.
Как смогла
ты,
Подлая труба,
Удержать такое наше горе?!
Не вино сдавило вдруг
виски,
Не метель,
Что выла, словно сука, -
Это пальцы подлостей людских
Прямо к горлу подступили туго.
Спал подлец,
Напившись в кабаке,
Над
поэтом зло набалагурясь…
Смертный миг…
Лед треснул на Оке…
Только мать
на всей Руси проснулась…
Что же ей почудилось тогда?
Может быть,
Взаправду увидала,
Как с небес
Горючая звезда
На крыльцо морозное
упала.
И зажгла зарю в селе звезда.
Мать у русской печки суетилась.
По
снегам глубоким,
Как беда,
Весть на санках к дому подкатилась.
Рухнул
месяц с голубых высот.
И березы
В дымной круговерти,
Словно петлю,
Рвали горизонт
И стонали голосом бесмертья.
1969
Желание
В. Сорокину
За какими делами захватит
Час последний в дороге меня?
Я б хотел
умереть на закате
На руках догоревшего дня.
Я с рожденья не верю в
беспечность.
И за это под шум деревень
Впереди будет – тихая вечность,
Позади – голубеющий день...
Вам на память оставлю заботы,
Я не шел от
забот стороной.
И покой на земле заработал –
День последний остался за
мной!
И за мной – отшумевшие травы
И железных цехов голоса...
А во мне
эту вечную славу
Приютили душа и глаза.
Приютили, взрастили, согрели
Всем, чем мы и горды и сильны...
И вплели в полуночные трели
Соловьиной
сквозной тишины.
По дорогам нетореным,
Тряским
Из-под рук моих песня и
труд
Далеко уходили,
Как сказки,
И, как сказки, со мною уйдут!..
Конь
Мой добрый конь,
Не порти борозды,
Тяни свою,
Как
подобает,
Соху.
Ты потрудись,
Я дам тебе обсохнуть,
Поставлю корм
И принесу воды.
Ты привыкай к седелке,
Хомуту…
Тебе в раздольях
Травяного луга
Не снилась,
Вижу,
Тяжкая подпруга
И удила холодные
Во рту.
А видел я,
Когда луга свежи,
Когда зарей распахнута долина,
Когда ты, шею выгнув лебедино,
Скакал навстречу верстам
Для души.
И,
доскакав до зыбкого пруда,
О берег бил неистово копытцем,
Но, сунув морду
в гриву кобылицы,
Ты был смиренен в час такой
Всегда…
Теперь в упряжке
рвешься на дыбы
И мечешься,
Как будто от удушья,
Но две оглобли,
Как
конвойных ружья,
Стоят на страже
У твоей судьбы…
Угомонись,
Неугомонный конь!
Артачиться,
Как видишь,
Бесполезно.
Удил вовек не
перегрызть
железных
И не порвать
Жестокую супонь…
Ты с хомутом
смиришься
Навсегда.
Но только вот
До боли будет сниться
Весенний
луг,
Гнедая кобылица
И ты,
Летящий к берегу пруда…
Озеро
Откипело озеро степное,
Синевой пронизано насквозь,
В берега,
Оплавленные зноем,
Присмирев на время,
Улеглось.
Что его негаданно
взъярило?
Не бывает бури
без причин!
И какая
Зоревая сила
Вырывала камни из глубин?
Озеро бунтует
не впервые,
Раздвигая берега,
Как тьму.
Назвенели воды дождевые
Про свободу-волюшку ему…
Потому
металось так мятежно!
Может быть,
Поднявшись на дыбы,
Океан увидело
безбрежный
Из своей
Кольцованной судьбы!
Но ему
Из берегов разбитых
В океан прорваться не дано!
И крутые камни,
Как обиду,
Засосало илистое
дно.
1970
Моя родословная
Брату Владимиру
Я родился
в России,
Россиянин я сам:
По бунтующей силе,
По озёрным глазам.
Русобровый, лобастый,
Самых русских кровей.
Никогда я не хвастал
Родословной своей.
Дед мой был землепашец
На кулацкой земле.
Жил он,
хвори не знавший,
В захудалом селе.
Шёл за плугом он браво.
Как метель
– борода.
И прямая, как правда,
Шла за ним борозда.
И пришлось бы
покорно
На пути трудовом
Век запахивать горе, -
Век не видеть его.
Только в наше селеньн,
В край бесхлебья и слёз
Имя доброе – Ленин -
Незнакомец принёс.
В нашем пасмурном доме
Ночью тлела свеча.
Говорил
незнакомец
Про дела Ильича.
Дед, придя в изумленье,
Жадно слушал
рассказ.
Вдруг поднялся:
– А Ленин не бывал ли у нас?
Понимаешь,
сердешный,
(Кверху вскинул кулак),
Ленин нашенский, здешний,
А иначе же
как
Разглядел наши души?
Чай, поди ведь не Бог.
Где, скажите,
подслушать,
Наши думки он смог?
И ответил рассказчик,
Оглядев горемык:
– Нет, живёт не богаче
И орловский мужик.
От Амура до Дона
Та же песнь
бедняка.
И мужицкие стоны
Слышит он сквозь века.
Время правду итожит,
Прозревает народ…
Ленин не был здесь, может,
Но навечно придёт!
Деду
выпало вскоре,
Под разлив кумача,
Биться с белою сворой
За дела Ильича.
Был он храбрый вояка,
И под вражеский крик
Проносил сквозь атаки
Несгибаемый штык.
И потом на стоянках,
После долгих боёв,
Запевал
«Варшавянку»
У походных костров.
Русобровый, лобастый,
Самых русских
кровей,
Никогда я не хвастал
Родословной своей.
Мой отец – землепашец
На колхозной земле.
Говорят, что папашу
Уважали в селе.
Не был он
коммунистом,
Но креста не носил.
Большелобый, плечистый
И по-русски
красив.
И любили Алёшу
И в посев, и в стаду.
Разве кто его сможет
Обойти по труду?!
Жить бы людям на радость,
Хлеб иметь в закромах.
Но
случиться же надо
Встал над Родиной враг.
Он ушёл в сорок первом
И
назад не придёт…
Только мама, наверно,
До сих пор его ждёт…
Пал он в
битве под Курском,
Обескровлен свинцом,
Богатырски, по-русски,
К
вражьим танкам лицом.
Если снова ракеты
Остановят сердца,
Вспомню я и
про деда,
Вспомню я про отца.
За людское несчастье
Всё припомню врагу…
Докажу я, как хвастать
Родословной могу!
1966
Голова
Я рожден,
чтоб целый мир был зритель
Торжества иль гибели моей.
М.Ю. Лермонтов
А во сне,
Как будто наяву,
Застонала на бугре трава.
Закружилась буря…
И в траву
С плеч моих
Скатилась голова.
И её
Упругие ветра
Покатили яростно с бугра.
Черный смерч бунтует в вышине!
И бегу я в муках
через рвы.
Закричали люди в стороне:
– Гляньте,
Гляньте,
Он без
головы!-
Я не знаю сам, кого молю:
– Придержите голову мою?!
Высоко поднял июльский день
Меч пудовый
Вражеской молвы:
Кто огонь,
Кто облако,
Кто пень
Мне совали
Вместо головы…
Только я
Сквозь
посвист ветряной
Слышал голос дальний
И родной:
– Упадешь! –
И
будут все правы,
Если ты умрешь без головы…
Я бежать за головой
устал.
И восход
Под всполохи берез,
Лебедем над омутом привстав,
Мне её
Высоко преподнес.
От беды прозрев,-
Да знать врагу-
Голову
для битвы берегу!!
1970
Неповторимость
Я молодость, как
буйного коня,
Все гнал,
Все гнал по кручам
И долинам.
И не вгляделся
на пути недлинном
В ночную мглу,
В простор зеленый дня.
Мы в молодости
временем щедры.
Бросал я дни налево и направо.
Безумно жег высокие костры,
Беспечно падал в луговые травы.
Судить себя за это не берусь.
Всему свой
час,
Всему земные сроки…
И счастлив я,
Что под звездой высокой
Она
всегда неповторима – Русь!
И день ко дню склоняет время плотно,
И удаляет
молодость мою.
Где раньше я промчался мимолетно,
Теперь в большом раздумии
стою.
Из мглы ночной продвинулись ко мне
Высокой тайной вековые сосны
В
игольчатой сквозной тишине
Ушедшие кольнули в сердце вёсны.
И увели в
простор зеленый дня,
Где даль встает дымами и стогами…
Земля качнулась
тихо под ногами
И понесла – усталая – меня.
К раздумиям о буйствах тишины,
О тишине кипенья грозового…
А для чего мы в мире рождены
И для чего
родятся люди снова?
Им снова жить бездумно до поры
И дни бросать налево и
направо…
И разжигать высокие костры,
Беспечно падать в луговые травы…
И
к ним придут раздумья – жизни груз,
Всему свой час,
Всему земные сроки…
И скажут вновь,
Что под звездой высокой –
Она всегда неповторима – Русь!
1974
Светунец
Ходят ветры вечерние кротко.
Гнутся травы от
росных колец.
Новый месяц обрамился четко,
– Наполняйся огнем, светунец!
Восходя из росистой низины,
Из простора лугов и полей,
Зачерпни свет
серебряно-синий
И обратно на землю пролей!
И замечутся тени в тревоге,
Ослепленные острым огнем,
И никто не собьется с дороги
В неподкупном
свеченье твоем.
Отгуляет зима по Уралу
Отгуляет зима по Уралу,
Даль разбудят ручьи ото сна.
И опять
Как ни в чем не бывало
Заторопится
в гости весна.
Заторопится дождиком,
Громом,
Майским лугом взойдет надо
мной…
И под парусом белым
черемух
Поведет стороною родной.
Поведет
по равнинам,
Озерам,
Тишиной приласкает в краю,
Где о наши
Скуластые
горы
Точит молния
Саблю свою.
Там рога запрокинули лоси,
Шаг далеко
заслыша чужой…
По озерам
Прошедшая осень
Карасиной рябит чешуей…
Там,
Тревожа окрестные села,
Зазывает огнями завод.
И в чащобах,
Как
мудрый геолог,
Ищет клады уральские крот.
Тянут ветры сквозные из леса
Запах липы в озерную синь.
Здравствуй, край
Красоты и железа –
Молчаливая гордость Руси!
1968
Деревушка
До войны в
деревушке безвестной,
У степной безымянной реки,
На гулянках протяжные
песни
Распевали мои земляки.
Выезжали, веселые, в поле.
И до осени с
самой весны
И пахали они, и пололи,
Полевыми ветрами пьяны.
Возвращались в деревню под вечер
На телегах рабочего дня.
И бежала к ним
стайкой навстречу
Босиком от реки ребятня.
Сколько жизни в мальчишеском
беге!
От загара черны, как гольцы,
Окружали ребята телеги,
Отдавали им
вожжи отцы.
Но однажды с неслыханной силой
Степь качнула взрывная волна.
На устах деревушки застыло
Распроклятое слово – война.
И в степном
трудовом захолустье,
Над привольем земли и удач,
Не вмещался в широкие
устья
Над рекою растерянный плач…
Пахли дали слезами и рожью.
На телеги
садились мальцы.
Ведь не зря им упругие вожжи
Доверяли когда-то отцы…
Много лет с той поры миновало.
Каждый дом в деревушке притих.
И вернулся с
войны запевала,
Но не слышу я песен былых…
Древняя степь
Лежит земля, обжитая веками.
И на закат, темнеющий вдали,
Идут в степи
седыми стариками
Нагруженные синью ковыли.
Так шли они и двести лет, и
триста…
И добрели до нынешнего дня.
В который раз волною серебристой
Они ложатся под ноги коня!
И степь хранит их твердо – целеною,
Хоть жмется
к ней весною борозда…
Из века в век –в луга и к водопою
Ведет она –
звенящая –стада!
Мне изначальный путь ее неведом,
Но знаю я одно наверняка
-
Вот в эту степь пришел мой русый предок,
С косой в руке, с правами
бедняка.
Он снял армяк и бросил, словно горе,
И выпустил на пастбище
коров.
Еще тепла земля на косогоре
От ног босых и от ночных костров…
Пронизанный и солнцем и ветрами,
Он шел по росам к речке выбрать сеть.
И
голосом зари и разнотравья
В крови свободу пробуждала степь!
Дождем умыт и
пятерней причёсан,
Гася утрами на судьбину злость,
Так отбивал он
говорливо косу,
Что барину ночами не спалось…
…Вновь ковыли меня уводят в
древность,
Гулки шаги по вечной целине…
Целует степь вечерняя деревня
Коровьими губами в тишине…
1970
Заводская дорога
Осветился зарею завод,
Корпуса возвышаются строго.
Пролегла к
проходной на восход
Вдоль берез заводская дорога.
Заводская
дорога... На ней
Породнился с монтажной судьбою.
Сколько дум я пронес
над тобою
По вершинам размашистых дней.
Заводская дорога, Ты мне
Открывала желанные двери.
Никакой тебя меркой не смерить,
Не
поставить ни с чем наравне!
Ты меня уводила на высь,
Ты меня
опускала на землю.
Как наследство, тебя я приемлю
И ценю, как нелегкую
жизнь.
Не кончаешься ты у цехов,
Под огнем своих плавок искристых.
Ты –начало судьбы и стихов,
Всех дорог моих дальних и близких.
Мне судьба подарила пока
Тридцать семь сентябрей серебристых...
Я
по-прежнему в жизни неистов,
Голова от работы крепка!
Если
что-то случится со мной,
Вдруг в пути заплутаю немного,
Оглянусь –у меня
за спиной
Свет несет –заводская дорога!
1974
Родимый дом
Н. Тряпкину
К дверям забитым я зимой приеду,
Замочный ключ до боли
сжав в горсти.
И улыбнусь хорошему соседу,
И попрошу мне клещи принести.
Я в дом родной вернусь не блудным гостем!
И, как любовь,
Я ключ к нему
сберег.
И под рукой
Застонут длинно гвозди
И упадут, как слезы, на
порог...
И тишина мне бросится на плечи,
А голуби забьются под стреху.
Трубу открою в стылой русской печке
И, словно память, пламя разожгу!
Где
Бог сидел – снежок набила вьюга.
И, осмотрев на карточках родство, –
Я
вместо Бога
Сяду в правый угол,
Огонь в печи приняв за божество!
Дыши
высоким пламенем, солома!
Пускай деревня видит наяву,
Как мой поклон –
Дымок над отчим домом –
Всему, чем я страдаю и живу!
Дом
Столпились бабы шумно у калитки.
И потому сошлись они сюда,
Что, увязав
нехитрые пожитки,
Мать уезжает в город
Навсегда.
Сыны её живут в краю
далёком,
В больших домах,
Где сытно и светло.
Ей, десять лет прожившей
одиноко,
На старость дом покинуть тяжело,
Где никогда не видела замены,
Везде сама:
И в поле,
И в дому.
Всё это знают каменные стены,
Да
только не расскажут никому…
Она стоит среди узлов понуро,
Ей горьких слёз,
я знаю, не сдержать.
Ведь даже людям проданные куры
И те пришли в дорогу
провожать…
Вот ночь придёт, и дом, наполняясь мраком,
Стоять гробницей
будет на горе.
Из-под ворот не выскочит собака,
И петухи не крикнут на
заре.
И в зимний праздник дорогие гости
Здесь не придержат лошадей лихих.
А мужики вгоняют в двери гвозди, –
Как будто в сердце забивают их.
Но я
прошу товарищей,
Знакомых,
Хотя тропинка зарастёт сюда,
Не забивайте
окна в нашем доме,
Пускай он зрячим будет, как всегда!..
1965
|
