Родственные проекты:
НАРОДЫ:
◆ СЛАВЯНСТВО
ЛЮДИ И СОБЫТИЯ:
БИБЛИОТЕКИ:
Баннеры:
Прочее:
|
«Сербия в сердце моем…»
Список текстов, рекомендуемых для конкурса:
Петр II Петрович Негош. Поэма «Луч микрокосма» (по двуязычному изданию «Луч
микрокосма». Перевод с сербского И.М. Числова. Никшич – Белград, 2017).
Для конкурса можно брать отдельные фрагменты поэмы.
Петр II Петрович Негош. Поэма «Горный венец» (в переводе Ю.П.
Кузнецова).
Стихотворения Сергея Бехтеева («Благородной Сербии»),
Николая Туроверова («Уходили мы из Крыма», «Помню горечь соленого ветра…»).
А.С. Пушкин. Фрагменты из поэтического цикла «Песни западных
славян» («Битва у Зеницы Великой»).
А.С. Хомяков. «Сербская песня» («Гаснет месяц на
Стамбуле, всходит солнышко светло…)»
Ф.И. Тютчев. «Славянам» («Привет Вам задушевный братья)».
А. К. Толстой. «Колокольчики мои…».
Сербский эпос. М.-Л. 1933, переводы Берга, Кравцова.
Иеромонах Роман (Матюшин). «У поля Косова» (Я гляжу на
великий погост…»).
Карташева Н.В. « Православная Сербия» («На черной
парче крест серебряный…»), «Ты говоришь: Прощай, Славянка!».
Юлия Иншакова. Сербия. https://stihi.ru/2020/03/08/8513
Юрий Кузнецов
Сербская песня
Как случилось, как же так случилось!
Наше солнце в море завалилось,
Вспомню поле Косово и плачу,
Перед Богом слез своих не прячу.
Кто-то
предал, ад и пламень лютый!
В спину солнца нож вонзил погнутый.
Кто нас
предал.
Жги его лют пламень!
Знает только Бог и Черный камень.
И
наутро над былой державой
вместо солнца нож взошел кровавый.
Наше солнце
на куски разбито,
наше зренье стало триочито:
Туфлю Папы смотрит одним
оком,
Магомета смотрит другим оком,
Третьим оком – Русию святую,
Что
стоит от Бога одесную...
Бог высоко, Русия далеко,
Ноет рана старая
жестоко.
В белом свете все перевернулось,
Русия от Бога отвернулась.
В синем небе над родной державой
вместо солнца всходит нож кровавый.
Я
пойду взойду на Черну гору и
все сердце выплачу простору.
Буду плакать и
молиться долго,
может, голос мой дойдет до Бога.
Боже милый пожалеет
серба,
Его душу заберет на небо.
Йован Йованович Змай
Девясил (перевод
Исаковского)
Девясил – траву здоровья
В ночь русалка поливает.
Девясил – слыхать в народе
Девять сил в себе скрывает.
Волшебством своим,
русалка,
Обаяньем, сердцу милым.
Ты полей и эту песню
Что назвал я
Девясилом;
Может эта песня рану
Сыну Сербии прикроет
И хотя бы на
мгновенье
Боль и муку успокоит.
Памятник на Руевице (перевод
Николая Тихонова)
Скинь ты шапку,
если здесь проходишь,
помолися
Богу;
Знай, за братство тут юнацкой крови
Пролито много.
Встали
сербы защищать родные
Славянские нивы,
Брат наш крикнул, видя в бой
идущих:
«Нет, не одни вы!»
Из далеких из краев студеных тут русские
встали,
С братскою славянской любовью
Помощь нам дали!
Вы заслужили,
чтобы в потомстве
Бессмертно Вы жили,
многие здесь за сербский народ наш
Жизнь положили.
Отдали жизнь, а ее ведь обратно
Не вернешь с поля,
Может ли дать кто-нибудь другому,
дать еще боле?
Скинь же здесь шапку и
помолись ты,
Вспомни дни боя,
То береги, что предки геройски
Взяли
борьбою
Камень большой на русской могиле
Славою дышит!
Память, живущая
в сердце сербском,
Больше и выше!
Примечание. Памятник на горе Руевица, близ города Алексинац был сооружен
русским добровольцам, погибшим во время сербско-турецкой войны 1876–1877гг.
Лаза Костич
Между явью и меж сном (перевод Ирины Чивилихиной)
Моё сердце, мастерица,
кто позвал тебя в мой дом?
сны плетёшь
неутомимо,
кружева твои незримы
между явью и меж сном.
Сердце
бедное, что станет
с этим кружевом потом?
ты само ещё не знаешь,
то
плетёшь, то распускаешь
между явью и меж сном.
Моё сердце, сердце
злое,
чтоб тебя ударил гром!
не даёшь мне позволенья
кружев разгадать
смятенье
между явью и меж сном!
Певческий гимн (перевод Виктора Кочеткова)
Певец Иоанн, возводи
музы́ки святую обитель,
за нотою ноту клади,
за
песнею песню веди
в свой солнечный храм, небожитель!
Пусть ляжет в
фундамент скала —
творение зодчего — баса,
тверда, словно клёкот орла
в
тумане рассветного часа.
Пусть копит алтарная мгла
печаль ясноглазого
Спаса.
Певец Иоанн, возводи
музыки святую обитель,
за нотою ноту клади,
за песнею песню веди
в свой солнечный храм, небожитель!
Пусть стены
кладёт баритон
согласно божественной мере,
у входа возводит пилон
и
стаю летящих колонн —
к свободе, надежде и вере.
Певец Иоанн, возводи
музыки святую обитель,
за нотою ноту клади,
за песнею песню веди
в свой
солнечный храм, небожитель!
Пусть тенор отважный в конце
возводит
шатровую крышу,
в её рукотворном кольце
молитва пусть рвётся всё выше.
Пусть думают все о творце,
сладчайшее пение слыша.
Певец Иоанн, возводи
музыки святую обитель,
за нотою ноту клади,
за песнею песню веди
в свой
солнечный храм, небожитель!
Божественной юности глас,
на самой
вершине раздайся,
в указанный Господом час
во власть песнопенья отдайся,
на самом верху разрыдайся
от счастья, о юности глас!
Певец Иоанн, возводи
музыки святую обитель,
за нотою ноту клади,
за песнею песню веди
в
свой солнечный храм, небожитель!
Братья-христиане (перевод Геннадия
Фадеева)
Братья-христиане, вам песен не пою я,
вас я вспоминаю — за вас
отомщу я.
Отомщу я за тебя, о, гора святая,
турецким розарием тусклым
залитая.
Увядает роза под горою чёрной,
земля наша бедная зарастает
тёрном.
Роза в мире чужом алеть не желает,
даже когда кровь её
окропляет.
Эй, да где же солнце, пусть оно откроет
в той увядшей розе
капли вашей крови!
Пусть её овеет палящим сияньем,
чтобы роза была
лишь благоуханьем.
В том благоуханье вновь песня возродится,
если
солнце навсегда жарко разгорится.
«Эй, да где же солнце!» — закричал я,
но
горы сербские сказали: «И в тебе оно!»
Братья-христиане, вам песен
не пою я,
вас я вспоминаю — за вас отомщу я.
Воислав Илич
Звезда
(перевод Сергея Штейна)
Ночь светла... Сияет
Бледная луна.
Вновь
заворожила
Землю тишина.
Звёзды рассыпают
Яркие лучи.
Вот одна
упала...
Сердце, замолчи!
Чья звезда погасла,
Знает Бог один.
Мир — во всей вселенной,
Кроток сон долин.
Святый Савва (перевод
Ивана Федоровича Приймы)
Кто стучится к нам так поздно, под ночным небесным
сводом,
В монастырские ворота на Святой Горе Афонской?
Миновал уж темный
вечер, полночь немо цепенеет…
«Братия, отцы святые, отворите тяжки двери!
К свету вся душа стремится, за спиною версты многи -
Уморилось мое тело,
утомились мои ноги!
Но крепка осталась воля, – та, что к вам меня приводит:
Посвятить всю жизнь народу, родине, ее свободе!
Что мне царские палаты, и
порфира, и корона?
Свет не в них теперь ищу я, а в обители укромной.
Вас
прошу, отцы честные, отоприте двери тяжки,
Сына царского примите своим
братом, самым младшим».
Заскрипели тяжки двери, со стены сова
вспорхнула,
Гулко крыльями махая, скрылась в черноту ночную.
На пороге же
у храма, там, где глас молитвы лился,
С факелом в руках зажженным настоятель
появился.
Поднял старец выше светоч над святой своей главою –
И, дивясь,
дитя увидел – незлобливое, босое:
Скрыли волосы, упавши, лоб высокий и
усталый,
Но божественная мудрость на челе том почивала.
Старец взял его за
руку, в бледный лоб поцеловавши,
И сквозь слезы тихо молвил: "Чадо милое,
будь нашим".
Уж века с тех пор минули, с той чудесной ночи давней,
Уж
века с тех пор минули: и еще пройдет немало.
Но дитя всё будет живо, ведь его
не меркнет слава:
Ведь дитя то было – Растко, сын Немани, святый Савва.
Алекса Шатнич
Где же ты, отвага (перевод Майи Рыжовой)
Тени Милорада
Митровича
Где же ты, отвага? Где былая сила,
Подвиги святые ради целей
вечных?
Вижу: наше время всех нас усыпило,
Как детишек в зыбке, лаской
снов беспечных.
Слыша стоны братьев, кто на помощь встанет
И с
целебным зельем поспешит навстречу?
Кто, раскинув руки, вдруг на небо глянет
И с душой смиренной примет крест на плечи?
Миллионы в муках ищут помощь
нашу,
Только где же боги, чтоб испили чашу? —
Тёрн чело не колет поколений
вялых.
Где же ты, отвага? Где былая сила?
Вижу: наше время всех нас
усыпило
В зыбке снов беспечных, как детишек малых.
Моя отчизна (перевод
Веры Потаповой)
Я плачу о тебе, убогая земля,
Не только кровью
собственного сердца.
Всей болью моего народа-страстотерпца
Я о тебе
скорблю, судьбу его деля.
Его обид и мук на мне лежит проклятье,
Я
кровью заплатил за каждый сердца стук.
По капле кровь моя стекает с вражьих
рук.
На землю скорбную она легла печатью.
В моих слезах — чужой слезы
святая соль.
И сотни душ с моей свою сливают боль.
И в жалобах моих звучат
их укоризны.
Везде, где сербская отыщется душа,
Я нахожу приют,
взволнованно дыша
Священным воздухом своей отчизны.
Йован Дучич
Тополя
(перевод Виктора Кочеткова)
Почему этой ночью шумят тополя?
Так
тревожно шумят этой странною ночью?
Месяц скрылся за холм. Мрак задёрнул
поля.
Лишь шумят тополя, словно что-то пророча.
В этой мёртвой ночи
пали нa воду сны,
На свинцовую, серую, мёртвую воду.
Лишь одни тополя,
высоки и стройны,
Всё метут и метут по небесному своду.
Одинокий,
стою средь предутренней тьмы.
Тень моя доползла до прибрежных растений.
И
шумят тополя. И маячат холмы.
В эту ночь я боюсь даже собственной тени.
Ива (перевод Веры Потаповой)
На скале у моря зеленеет ива,
Молодые косы
распустив небрежно.
Может быть, заклятье нимфе боязливой
Стать велело ивой
на скале прибрежной?
Вечер гасит воды, и неотвратимо
На рассвете
песней пламенеют кручи.
Ива неподвижна. Всё несётся мимо —
Время, ветер,
волны, грозовые тучи.
И дарит скитальцам ива понемногу,
Сердцем не
скудея и не увядая,
То сухую ветку, то листок в дорогу.
И шумит печально
ива молодая.
Час (перевод Екатерины Полянской)
День под серым небом —
без тепла и света,
Над водою тусклой — вечер равнодушный.
Но часы пробили
еле слышно где-то,
И увяли розы тихо и послушно.
И опять пробили. И с
деревьев бремя
Мёртвых листьев спало. Всё полно покоя.
Тихо ждёт удара
дремлющее время,
Лишь упало с ветки гнёздышко пустое.
Из глубин
деревьев колокол ударит,
Прорывая своды ледяного плена.
Всё тогда наполнит
смертный ужас тварей
Перед невместимым ужасом вселенной.
Лес (перевод
Екатерины Полянской)
Свет — золотистый и зелёный,
И новым мёдом, юным
летом
Исходят молодые клёны,
И в небо смотрят первоцветы.
Всё
дышит. Всё на белом свете
Спешит, ползёт, хватает, тащит.
И пауки сплетают
сети,
И дятел барабанит в чаще —
В густой тени, где время дремлет
И ждёт, когда созреют зори,
Чтоб радостно пролить на землю
Кроваво-алых
маков море.
АVE SERBIA (перевод Ильи Числова)
Ты — в кипящем
солнце, имже стяги плещут,
В ярости сыновней горделивой — ты;
Ясным
твоим небом наши очи блещут,
Зорями, что светят на путях мечты.
Мученица наша, для святого сева
Молний твоих пламя на клинке моем;
В
наших венах — бури праведного гнева,
Быстрины могучей синий окоем.
Мы — твое призванье и твоя судьбина,
Мерные удары сердца твоего.
Твой
удел начертан на челе у сына,
А глагол бессмертный — на мече его.
Первые в страданье, первые во славе —
Это мы впитали с молоком твоим;
Мученика доблесть и героя славя,
Целый мир дивится близнецам таким.
Ты — знаменье в небе, свет в ночи постылой,
Колыбель и рака солнечных годин,
Ты завет наш горький, придающий силы,
До вершины главной — верный путь
един.
Мы — твой гром победный, мы валами были
Рек твоих кипучих,
огненных морей;
Каждую мы каплю млека оплатили
Твоего — горячей кровию
своей.
Светислав Стефанович
Чувство родины (перевод Ильи Числова)
Ширь моя степная, колыбель родная,
Как мою ты душу чаруешь своею!
Что ж
ты не раскроешь мне недра скорее,
Ширь моя степная, земля дорогая?
Как люблю твои я бескрайние нивы,
Где, пространства тайну храня бессловесно,
Чистота струится лазурью небесной
На поля, чьи души безмерно красивы.
Вся до горизонта распахнута странно,
Сократить не хочешь и мыслью единой
Эту бесконечность, что взор мой ласкает.
Ширь моя степная, сестра
океана!
Как восходит солнце над твоей равниной,
Каждый раз душа у меня
обмирает.
Весна (перевод Ильи Числова)
Д-ру П. Бoти
Свежа, сочна,
благоухает щедро
Земля, струя все ароматы флоры;
Ещё её чисты, прозрачны
недра,
Страданьем не закупорены поры.
Прилягу на траву: сквозь крону
дуба
Синеет небо; слушаю весёлый
Разноголосый пересвист, покуда
Жужжат
вокруг проснувшиеся пчёлы.
А солнце припекает всё сильнее...
В
какой-то миг я забываюсь в грёзах —
И вижу ветвь с плодами, а над нею —
Проносятся проворные стрекозы;
И чувствую, как кровь моя струится
Под
грубою древесною корою,
Как в грудь — обледенелую темницу —
Врывается
дыханье молодое.
Пусть сквозь пространство и седое время,
Как корни,
вглубь мои уходят жилы,
Вбирая жизни вечное струенье,
От древней — до
младенческой могилы;
Пусть внемлет сердце тайному дыханью
Тех, кто за
мною вслед должны явиться,
Грядущего позывам, трепетанью
Цветов, уже
готовых распуститься.
Пусть в каждый час неистовый, тем паче
Когда
бурлит по жилам сок весенний,
Свершается в крови моей горячей
Земного
естества омоложенье;
Пусть, словно к солнцу поросль младая,
К
блаженству и моя душа стремится,
Неистовствуя, буйствуя, вбирая
Все соки,
из которых жизнь родится.
Милан Ракич
Кубок (перевод Виктора Кочеткова)
Выслушай, милая, это прощальное слово.
Ближе тебя у меня никого не осталось.
С нами судьба обошлась беспощадно — сурово,
Нам не победа, нам пораженье
досталось.
Нашею кровью родная земля пропиталась.
Трупы усеяли поле
бескрайнее битвы.
Тут и юнцы, чья щека не ведала бритвы,
Тут и седые,
видавшие виды, юнаки.
Слышатся стоны, предсмертные чьи-то молитвы.
Небо
нахмурено. Молнии блещут во мраке.
Как, дорогая, поверь мне, и горько и
жалко,
Что не поднёс я в подарок тебе полушалка
Или колечка, как требует
старый обычай.
Чтоб помянула, склонясь над старинною прялкой,
Воина,
ставшего вражескою добычей.
Как я хочу, чтоб меня твои ясные очи
Тут
отыскали, средь этой беспамятной ночи.
Капля из кубка, хочу, чтоб упала на
раны,
Вечный покой молодому солдату пророча,
Вечный покой под крестом на
вершине кургана.
Жду. Никого. Только ночь над бескрайней могилой.
Небо без звёзд. Шелестение мглы чернокрылой.
Брошенных касок и брошенных
фляжек полуда.
Жду. Никого. Под дождём, шелестящим уныло,
Мокнет убитых и
раненых тёмная груда.
Симонида (перевод Виктора Кочеткова)
О дивная
фреска! А где твои очи?
В пустующий храм проскользнувши ужом,
Албанец во
мгле наступающей ночи
Глаза тебе выколол острым ножом.
Но он не
решился коснуться рукою
Лица твоего и пылающих уст.
И вышел, и скрылся,
как тать, за рекою,
Покуда был храм еще гулок и пуст.
Смотрю я, как
ты в полутемном притворе,
Средь древних икон и старинной резьбы,
В своем
золотом королевском уборе
С достоинством сносишь удары судьбы.
Лица
твоего не коснулась обида,
Все так же светло и прекрасно оно,
Сиянье идет
от него, Симонида,
Как свет от звезды, что погасла давно.
Местами
потрескалась древняя фреска,
Ударам упрямых веков поддалась,
Но смотрит
все так же внимательно-резко
Зрачками-лучами проколотых глаз.
На
Косове (перевод Ильи Числова)
[Отрывок]
Как ночь прекрасна! Свет
струится
С акаций, тополей и шелковицы,
С раскидистого дуба исполина…
Нездешний лунный свет… Что за картина
Лугов уснувших, буйной пашни
черной,
Весенним ливнем щедро напоенной,
Цветущей ветви, что во мраке
светит
И месяца хранит далекий трепет
Безмолвно все. В тиши еще
суровей
Поле, где пали витязи со славой…
– на Косове из каждой капли
крови
Возник пион, лазурный или алый.
Владислав Петкович-Дис
Утопленные души (перевод Валентина Корчагина)
Хоть раз ещё припасть бы мне к
надежде,
Чьи родники иссохли, отзвучали;
Хоть раз ещё увидеть бы, как
прежде,
Простор мечты и окоём печали.
Хоть раз ещё прошла б моя
дорога
По заливным лугам любовной жажды;
С глазами, говорившими так много,
Ещё мне повстречаться б хоть однажды.
В гармонии извечных тьмы и света,
Где наших душ от нас же скрыты лики,
Где от сознанья мы не ждём ответа,
А
только ощущений ловим вскрики, —
Там с юностью хоть раз единый снова
Я напоследок встретиться смогу ли,
Чтоб чудом ожили цветы былого
И мне в
лицо по-вешнему пахнули?
Забытый край... Безмерно расстоянье...
О,
хоть на миг попасть бы мне в те дали,
Где облик тот и тех очей сиянье
Цвели — и, я считал, не увядали!
Пусть за спиною — жалоб, стонов звуки,
Я их повторно выдержать сумею,
Пройду через утраты, беды, муки
Во имя
краткого свиданья с нею.
Но нет!.. Всё, что прошло, неповторимо;
Пора
любви была так быстротечна,
Что кажется: любовь промчалась мимо —
Сверкнув, погасла для меня навечно.
Где чар, улыбок нежные сплетенья?
Они и для неё исчезли тоже,
И между нами — только прах цветенья.
Мы спим и
не проснемся уж, похоже.
И жар сердец, и боль, и краски мира —
Всё
погружали дни под волны жизни.
На нет, на нет моя сходила лира,
Чтоб
крепче нам спалось — потом, по тризне.
Лишь изредка, со временем всё
реже,
Когда взгляну наверх из глуби тёмной,
Какой-то призрак с берега мне
брезжит,
Чуть видимый, бесцветный и бездомный.
И тает под ветрами
зла, обмана,
И ропот на поверхности все глуше,
И ширится густой покров
тумана,
Покоящий утопленные души.
«Может, спит она…» (перевод Валентина
Корчагина)
Тщетно я с утра пытаюсь вспомнить песнь одну —
Я её во сне
сегодня слушал впервые,
Воссоздать её не могут звуки дневные,
С нею ночь
мне даровала счастье и весну.
Тщетно я с утра пытаюсь вспомнить песнь одну.
Пробужденья беспощадность... Я о ней забыл,
Я забыл во сне, что грёзы —
лишь до восхода,
Что сверканье прячут звёзды в синь небосвода,
Что луна за
прахом ночи движется без сил.
Пробужденья беспощадность... Я о ней забыл.
Знаю сам, увы, так мало о своём же сне!
Был в нём некий день давнишний с
песней той дивной,
Был неведомых созвездий звон неизбывный,
Чей-то взор —
быть может, детский, не знакомый мне.
Знаю сам, увы, так мало о своём же сне!
Вспомнить, видно, не сумею то лицо, тот взгляд.
Может, был мой сон из
пены? Может, те очи
Есть душа моя вне тела? Может, из ночи
Ей входить уже
привычно в плоть мою, назад?
Вспомнить, видно, не сумею то лицо, тот взгляд.
Но надеюсь разгадать я тайну этих глаз,
Приходящих в дни, когда мне так
одиноко!
Чувствую: меня лелеют эти два ока,
И ведут меня по жизни лишь они
как раз...
Но надеюсь разгадать я тайну этих глаз.
Лишь под их
пристрастным взглядом прозреваю сам:
К празднеству любви я вижу путь
осиянный,
И весну, и взор, и облик, милый, желанный —
Я за сны так
благодарен любящим глазам!
Лишь под их пристрастным взглядом прозреваю сам.
Вижу я волос корону, в локонах — цветок,
Я ловлю в чертах небесных ласки
безбрежность
И взаимопритяженья светлую нежность;
И, хоть каждой встречи
зыбкой мимолётен срок,
Вижу я волос корону, в локонах — цветок.
Я с
возлюбленной моею даже не знаком,
Её голос лишь сегодня слышал во сне я...
Отчего мы — врозь, друг к другу так тяготея?
Кто она? Живёт ли где-то? Спит
ли вечным сном?
Я с возлюбленной моею даже не знаком.
Может, спит она
вне жизни, вне добра и зла,
И постель её — свет звёздный, а не могила?
Только бы не исчезала, не разлюбила.
Только бы смогла проснуться, только бы
пришла!
Может, спит она вне жизни, вне добра и зла.
Мы ждем царя (перевод
Ильи Числова)
На войну мы взяли мужество без меры,
Поцелуи милой,
материны стоны,
Детскую улыбку и святую веру
В Бога и оружье, в сербские
знамена.
Зная, кто зовет нас в жаркое сраженье,
Обрели от смерти
дивное лекарство:
Не вкусив ни разу горечь пораженья,
Обошли мы земли
Душанова царства.
Все святыни наши, горькие юдоли,
Где среди
развалин, скорби и печали
Липкий страх гнездился, мы спасли от боли,
С
факелом свободы призрака прогнали.
Нас встречали сербы с Косова и
Скопья,
Прилепа, Белеса, Битоля и Дебра,—
Мы вернули древний дух, мечи и
копья,
Митры и короны и молитву себра.
А когда день Божий над землею
плача
Вновь взошел, нам жалко стало сей гробницы,
Где так много тусклый
полумесяц значит,
Чьи дороги просят турок воротиться.
И пошли мы
дальше — ради новой славы,
Сквозь седые горы и долин безбрежье,
Чтобы
гром орудий об орлах двуглавых
Возвестил над дальним южным побережьем.
Но когда мы вышли к синему Ядрану,
Отступленье трубы в страхе затрубили,
Свежую покинуть заставляя рану,
Собственные клятвы и друзей могилы.
А из них, из каждой, возле синя моря,
Провожал нас скорбный голос павших
воинов:
«Государя ждем мы на морском просторе,
Чтоб уснуть навеки мирно и
достойно».
Звон к заутрене (перевод Ильи Числова)
Живший средь
созданий, раненных тоскою,
Я не верил вовсе, что смогу расстаться
С этою
унылой, беспросветной тьмою,
И восхода солнца не мечтал дождаться.
Разве эту землю солнце обогреет,
Разве ожидать ей можно лучшей доли,
Если
у кормила подлые плебеи,
В чьих ничтожных душах — ни крупицы воли?
Я
считал, что слабо наше поколенье
Для борьбы неравной, и в могилу снова
Вместе с ним сойду я, светопреставленья
Ждать, как избавленья ото сна
дурного.
Знать не мог я, грешный, что в любови страстной
Роковая сила
— от гордыни падшей,
Что одна надежда нам сияет ясно,
Обновляя дух наш,
как цветок увядший.
Живший средь созданий, что порыв мой прежде
Подавляли, чем он обретал призванье,
Спрашивал себя я, что меня здесь держит:
Идеал ли скрытый? Иль само страданье?
Я не мог представить, что парадом
славы,
Грозный, словно вечность, прошумит однажды
Сквозь мою эпоху вихрь
орлов двуглавых,
Над сомкнутым строем, над могилой каждой.
Я не мог
представить, как крепки и верны
Руки тех, в чьей воле избавленье наше,
Чьи
сердца свободны от холодной скверны,
А мечты — фантазий самых дерзких краше.
Я не мог представить, чтоб в Отчизне милой,
После ледяного сонного
покоя,
Как в былое время к утрене звонили,
Пробуждая наше Царство вековое.
Я не мог представить в скорбную годину
Праведную жертву общего
восстанья,
Всенародной брани дивную картину
И в разверстом небе радуги
сиянье.
Но теперь, увидев ясно правду эту,
Понял я, сколь счастлив
тот, кто смотрит прямо, —
Ведь деянья крови к истинному свету,
К истинному
миру — путь короткий самый.
Цветы славы (перевод Ильи Числова)
Они
навеки спят в могилах братских,
Раскинув руки, под открытым небом.
Как
спали бы в гробах своих солдатских,
К уюту равнодушные и к бедам.
Они
навеки спят, невозмутимы,
В груди уже не чуя холод стали,
Их души с ярким
жемчугом сравнимы,
А жизни — с песней, чей полёт прервали.
Они навеки
спят, так безмятежны,
По-детски глядя ввысь беспечно-смело,
Как лилии
мертвеющие, нежны,
И гордые, как старая властела.
Они навеки спят по
всем Балканам,
Связавшие судьбу с Отчизны благом,
Герои, вопреки жестоким
ранам,
Не вышедшие к смерти с белым флагом.
Они навеки спят, и нам
такими
Запомнятся; покуда змей кровавый
Их очи пьёт, уже встают над ними
Могильные холмы цветами славы.
Милутин Боич
Метель (перевод Екатерины
Полянской)
Как герой погибший, поле почивает,
В пустоте беззвучной
коченея телом.
Снежно-белый саван лавры прикрывает,
Будто от проклятья всё
оледенело.
А дубы да ивы тишь заворожила,
И не слышно даже звонов
погребальных.
Спят холмы седые, словно бы могилы,
Мгла лежит густая на
вершинах дальних.
День за днём как было, так и остаётся:
Ни слезы, ни
крика в полутьме метели.
И зарёй румяной небо не смеётся.
День и ночь
едины. Умирают звуки.
Кажется, и сами боги онемели,
Под землёй укрылись от
безмолвной муки.
Только в белой бездне снег кружит и вьётся.
Голубая
гробница (пер. Сергея Щеглова и Владимира Пчелкина)
Стойте, галеры царские!
Тише, кормила сильные.
Скользите своей стезёй.
Дни отпою великие, сны
отпою могильные
Над этой святой водой.
Здесь на дне, где бродят
призраки и грёзы,
Здесь, где торфяные водоросли серы,
Море посвящает всей
природы слёзы
Прометеям воли, мученикам веры.
Слышите, вздыхает
безутешно море,
Видите, как месяц катится уныло,
Чёрное, большое
несказанно горе
В этих водах южных навсегда застыло.
Это храм печали,
скорбная гробница,
Где мертвец великий почивает в мире,
Мрачная, как
братьев призрачные лица,
Тихая, как звёзды в стынущем эфире.
По
небесным волнам проплывают мимо,
На глазах меняясь, дивные картины,
Воздух
наполняет песня-пантомима —
Это дух великий освятил глубины.
Стойте,
галеры царские! В трауре трубы медные
На кладбище быть должны.
Братья мои
погибшие, дети Отчизны бедные
Счастливые видят сны.
И веков армады
проплывут, как пена,
Жаждущая моря, сна и умиранья,
И придёт иная,
солнечная смена —
Сотворит на прахе новый храм сиянья.
Здесь сокрыта
мглою и волной беспечной
Страшная величьем тайна эпопеи,
Колыбель
предстанет сказкой бесконечной
Духа, что взывает: «Где вы, корифеи?»
Здесь в глубинах мглистых навсегда почила
Радость и надежда солнечного рода,
Волнами покрыта чудная могила
Меж землёй и синим полыханьем свода.
Стойте, галеры царские! Факелы в воду пышные!
Почтите великий сон.
Гимны
слагаю грустные, гимны пою неслышные,
Слагаю безмолвный стон.
Пусть
царит безмолвье долго-долго, дабы
Каждый мёртвый слышал рёв текущей лавы —
Это кровь потомков, и они не слабы:
В их крови бушует кровь отцовской славы.
Далеко отсюда алою зарёю
Кровь горит, что в водах этих растворилась,
Здесь отцы причастны к вечному покою,
Там сынов дорога в вечность
устремилась.
И — ни слов, ни всхлипов, ни ночного страха.
Только
взгляд тяжёлый сказочных титанов,
Ладана дыханье и дыханье праха,
Рокот
отдалённый чёрных барабанов.
Стойте, галеры царские! Будни отпойте
грозные,
Печальной скользя стезёй.
Скорби такой не видели светлые очи
звёздные
Над этой святой водой.
Растко Петрович
Бодинова баллада
(перевод Юрия Вронского)
Вытекает сквозь зеркало в горы. ореховый зал,
как река,
И все песни поэта
Вытекают сквозь душу в луга за строкою строка,
Где, смотрясь в гладь озёрную, в бездну бредут цепи гор,
Где стада облаков,
вековая дубрава и бор,
Где славянские боги сходились на разговор;
Бор
зелёный, волшебный, задумчивый бор,
Бор зелёный, отцовский и дедовский бор.
Отражается в глади озёрной охотник из средних веков,
А на дне можно
видеть с натянутым луком стрелка,
Прикрывает его мягких водорослей покров,
Омывать его воды являются издалека.
А покуда зацветшие кости сверкают
сверканьем снегов.
И среди отражённых лесов
Мнится, будто стреляют с
зелёных холмов
В быстроногих оленей минувших годов.
Вся природа вдыхает
здесь сладостный тлен:
Потому так и высятся скалы подобием замковых стен,
Под которыми боги сойдутся на свой разговор;
Бор зелёный, волшебный,
задумчивый бор,
Бор зелёный, отцовский и дедовский бор.
Отражается в
глади озёрной охотник из средних веков,
А на дне можно видеть с натянутым
луком стрелка;
Прикрывает его мягких водорослей покров.
Омывать его волны
являются издалека.
Испарения с озера — вечный дурманящий плен,
И в
нём чахнет охотник, он чахнет века;
Вытекает сквозь душу в луга за строкою
строка,
Вытекают сквозь зеркало, коему имя река,
По которой и небо
спускается в бездну озёр,
По которой, как хворост, умчит и таинственный бор,
Где славянские боги решали свой спор,
Бор зелёный, волшебный, задумчивый бор,
Бор зелёный, отцовский и дедовский бор.
Десанка Максимович
Сербия в сумерках (перевод Валентина Корчагина)
Сербия в сумерках ранних всплывает мягко и нешумливо - Будто раны бинтует
наши. Кто бы подумал, что сердцем, каждой окровавленной нивой Бунты она
вынашивает? Сербия высоты чуть страшится, но поднимается все же Под облака
мутно-розовые И дрожит в серебряной мгле, становясь похожей На трепетные кроны
березовые. Сербия вспенивает над мглой сияющей вершины горные Сиреневым цветом.
Кто бы подумал, что тяжелые, черные Хмурятся нивы в сиянии этом? Сербия
наполняется, как старый лес, мерцаньем странным в часы вечерние: Будто за каждым
склоном туманным Свой месяц восходит, источая свечение. Сербия кроткая плавно
парит, до краев полна Целительной мглою млечной. Кто бы подумал, что эта страна
Способна к борьбе, непрестанной, вечной!
Разрушенная церковь (перевод Натэллы Горской).
Церквушку искалечила война.
И до сих пор в ней умирает что-то:
то
выпадет икона из киота,
то вывалится рама из окна.
Неверующим церковь
не нужна,
и каждый мыслит — не моя забота,
что на венцах тускнеет позолота
и зацветает плесенью стена.
Порою клёны осенью червонной
швырнут на
потемневшие иконы
обрывки золотистого руна.
Зимою в церковь забредают
серны
и ждут, укрывшись от метельной скверны,
пока отсвищет снежная война.
Кровавая сказка (перевод Ивана Приймы)
Это было в одном государстве крестьян
На холмистых Балканах.
Отдал жизни школьников малый отряд,
Пал смертью
храбрых.
Все одного были года рождения,
Вместе ходили все на занятья,
Вместе на праздники шли, на веселья,
Вместе лечились от насморка, кашля,
И умерли в один день, нерастанно.
Это было в одном государстве крестьян
На холмистых Балканах.
Отдал жизни школьников малый отряд,
Пал смертью
храбрых.
А всего лишь за час до того
Когда смерть их застала,
Весь за
партами в классе сидел
Отряд этот малый –
Думали все над задачею
трудной:
Сколько должен пройти пешеход,
Если выйдет из пункта…
У
всех в головах
Те же цифры, задачи условье,
А в дневниках –
Целые
горы
Пятерок и троек.
Горсти снов одинаковых, тайн,
По карманам
ребята хранили,
Эти тайны и сны
О любви и о родине были.
И казалось
любому,
Что долго,
Что так еще долго Будет он пробегать
Под сводом
лазурным этим,
Что будет решать и решит
Все задачи на свете…
Это было
в одном государстве крестьян
На холмистых Балканах.
Отдал жизни
школьников малый отряд,
Пал смертью храбрых.
Дети крепко за руки взялись
И с последнего в школе урока
На расстрел все вышли спокойно,
Будто
нет смерти кромешной.
Так, рядами друзья
В тот же миг вознеслись к жизни
вечной.
Радован Зогович
Возле Шкодера (пер. Юрия Кузнецова)
1
Войска шагают через луг и виноградник,
кусты повытоптаны, сломан палисадник.
Враги страну берут в полон, рыдают жёны,
на край земли как беглецы несутся
стоны.
Повсюду беженцы. Орлы зашлись от писка.
Земля заклёкла. Небеса
спустились низко.
А возле Шкодера, как в солнечной беседке,
легко три
девушки качаются на ветке.
2
Враги страну берут в полон, рыдают жёны,
на край земли как беглецы несутся стоны.
Дубы выдергивают собственные корни,
чтобы погибнуть, ибо рабства нет позорней.
Дома пустые с гневным треском
закрывают
свои ворота: поджигатели шагают!
А возле Шкодера, как в
солнечной беседке,
легко три девушки качаются на ветке.
3
Заходит
солнце. И в косых лучах, как в сетке,
легко три девушки качаются на ветке.
Свет вечереет, тянет гарью с дальней крыши,
и ветка выше поднимается и выше.
Прочь от земли! А дым окутывает едкий,
стоят в молчании три девушки на ветке.
Скрипят ворота. В пустоте темнеют склоны.
На край земли как беглецы
несутся стоны.
Черная конница (перевод Юрия Кузнецова)
Налетела
туча с моря, налетела,
черна конница поля перекопала.
Поломала лес и
села посровняла,
раскопытила всю землю и пропала...
Ночь весенняя
всю ночь потом чесала
гребнем месяца всю ночь скребла, ласкала
щеткой
ливня разлохмаченное жито.
Вверх зачесывает, набок, так и этак,
покрывает сеткой измороси мелкой,
чтоб не тронули ни ветер и ни птица!
Молотили жито, ох как молотили,
раскопытили всю землю и забыли...
Ночь весенняя всю ночь холмы, пригорки,
как овца ягненка, языком лизала.
Лижет, моет, распускает, расправляет
ветерком шершавым завитки, колечки!
На заре весенний ветер утихает,
жмурясь, смотрит близорукая левада...
В дымке утренней досматривают стойла
сон, во сне уже согретые лучами.
В
чреве матери пригревшийся детеныш
бьет копытцем изнутри нетерпеливо.
Дым
печной идет прямым столбом: знак сбора,
ясновидение жатвы, мысль простора...
Поломали стойла, села посровняли,
раскопытили всю землю и пропали...
Иван Лалич
Смедерево (пер. Владимира Цыбина)
Мы построили
город, Ивое, город из камня;
И четырехгранные тени башен мы омочили
В
серой широкой реке. Ныне город на правом,
А ветер на левом берегу. Осень
пришла,
И следом за нею, к дождю, леса поржавели.
Люди-стражи у грузных
ворот,
С пиками, в темных латах, как жуки-рогачи.
Над красным огнем
греют зябкие руки.
Ждем, и с нами двадцать четыре башни,
Доступные
времени, как мы здесь – дождю.
Знаю, что нас никогда не забудут,
Нас из
последнего города на правобережье,
Хотя мы под башнями не намерены
окаменеть.
Довольно того, что стоим здесь на страже, прислушиваясь,
Как
эхо тысяч копыт в ночи вырастает
Под звездами-близнецами. Наш государь
Деспот
Пьет вино золотое, как карпы пьют воду,
А борода его седа, как
слава предков;
Пусть ему Спаситель дарует конец перед концом.
Мы –
последние. Если заснем здесь, под башнями, –
Кто нас разбудит? Догорают
огни.
Город – на правом берегу, а ветер – на левом.
Плач летописца
(перевод Виктора Кочеткова)
Пустотой разграничены наши дела.
Мы как те
острова, что в бескрайнем рассеяны море.
Тишина окружает одинокое робкое
слово.
Сколько неба над каждою древней колонной,
Сколько страшной
гармонии в этих руинах.
Что такое надежда, как не мечта о цельности,
Как не камень в гнездовье высокого свода?
Как не возглас затерянный в
мире безмолвья?
Пустотой разграничены наши дела,
Одинокие звезды
бескрайнего неба.
Кто их в образы свяжет? Кто выведет нас
Из
несчастья нашего? На каком языке
Говорит златоустая мудрость по ту сторону
вечности?
Кого я увижу – зверя иль ангела –
Сквозь магический кристалл
времени?
Горе городу, песочной башне на песчаной отмели.
Вот
взметнулась волна и шуршит кружевами абсурда.
И бесстрастно стирает все наши
отметы и знаки;
Кто допишет книгу, которую пустота
Раздраженно листает
красными пальцами пламени?
Момир Войводич
Каменная волчица (перевод
Ивана Приймы)
У волчицы каменной на брегах Морачи
Не глаза, а пропасти;
не клыки, а лед;
Не глаза, а вспышки выстрелов горячих,
Утром, когда
солнце — молоко и мед.
Из-под ее лапы ночь выходит рваная,
И ягнята
черные из голодной яви —
На пастбища голые из садов оставленных,
Где
сквозь пастухов пробились молодые травы.
Видел я глаза ее, будто пеплом
застланные, —
Пеплом от деревьев, что давно упали
В том лесу, куда
валились молодые ласточки,
В час, когда ступни наши крапивой зарастали.
Видел я глаза ее, полные костей,
В них, кровавых, вместе с небом птица
отражалась;
Ничего землистее, чем глаза у ней,
Птица-хищница в когтях
больше не держала.
Горы подожженные в ее взоре кроются
И лета
минувшие сходят рос напиться
Вниз по праздным пастбищам ночи, по бессоннице
Утра, из которого живность прочь стремится.
Видел я глаза ее — под
луной
предсолнечной. Вдаль, за нею следом, скрылось мое детство...
В ту
окаменелость путь лежит из горечи
Расцветания, плода — и вечного бегства.
Радован Караджич
Вуксан (перевод Ильи Числова)
Сны твои — волки
разносят
и пищи иной не просят;
Вуксане, волчьи мечтанья,
красивое
имя.
Сойди в города,
чтоб гадов добить навсегда;
Вуксане,
благодеянье,
красивое имя.
Ждал свет покорный немало
тебя,
наездник усталый;
Вуксане, могильный камень,
красивое имя.
Милан
Ненадич:
Ускоцкая песня (перевод Ильи Числова)
Раны мне разбередив
однажды,
Предки, грозно смотрят ваши лица.
От божественно-безумной жажды
Вашей мне уже не отрешиться.
В детстве нас немногому учили,
А
тоска была такой глубокой:
Я невольно вышел в вашем стиле
И стыдился
этого жестоко.
Как вино и хлеб, родны мне звуки,
Что перетекли
преданий кромку,
Как сладки́, как све́тлы ваши муки
И к лицу далекому
потомку.
Первые слова мои, коль скоро
Вырвались, сияли вашим ликом.
Я певец не града, а разора,
Хрип предсмертный вслед за вашим криком.
Над могилой встанете моею,
Вместо звезд, что гаснут понемногу,
Сам
себя когда преодолею –
Вы ко мне укажете дорогу.
Белый Ангел (перевод
Ильи Числова)
Древняя искра на ладони,
Свечу ль затеплю восковую –
Твое сиянье в скорбном стоне,
Блеск молнии твоей целую.
Того ль
сгорает сердце ради,
Чтоб копотью осесть по своду.
Ангел поет в златом
окладе,
Чуть пригублю святую воду.
Высокая над нами рака,
Жизнь
вечная в пустыне белой –
Целую чело твое из мрака,
Что должно, то со
мной и делай.
Драгомир Брайкович:
Земля свинца и праха (перевод
Ильи Числова)
Ты, земля свинца и праха,
Бурь мятежных,
Мать-хранительница, эхо
Песен нежных,
Ты, звезда, что звезд всех ярче
Нам сияла,
Ты, источник всех историй
И сказаний,
Прародительница,
кладезь
Всех преданий,
Мы любви твоей высокой
Не избыли,
Мы тебе
защитой будем
И в могиле.
Ты, земля свинца и праха,
Бурь
мятежных,
Звезд небесных, златострунных
Гуслей нежных,
Ты, земля, что
начинаешь
Все сначала,
Ты, земля красот волшебных,
Горних сводов,
Ты, праматерь всех преданий
И народов,
Мы любви твоей высокой
Не
избыли,
Мы тебе защитой будем
И в могиле.
Возвращение с войны
(перевод Ильи Числова)
Сквозь поля пустые возвращаясь к дому
и лишь
звездной пылью да небесным млеком
подкрепляя силы, мы тропой знакомой
на
рассвете вышли к обмелевшим рекам.
Жены-чаровницы в ожиданье долгом
Среди ив плакучих выплакали очи.
Их слепые тени растворились в волглом
сумраке далекой, позабытой ночи.
Не видать нам больше кос дождя златого,
рук прозрачно-тонких, губ их скорбно сжатых.
Говорят, на небе обретем их
снова,
где солдатских песен слышатся раскаты.
Милован Данойлич
***
Ради лугов, где пасется солнце кроваво-густое,
ради всего, что под
солнцем,
сто͑ит выстоять. Стоит.
Пусть я тобою, время,
буду
проглочен, растрачен.
Капля дождя — как семя
в ужине дымном, горячем.
Белая яблоня грома
крону раскинет ветвистую,
миг станет миром
огромным...
Стоит выстоять. Выстою!
С сербского перевел Валентин Корчагин
Манойло Гаврилович
Юговичи(перевод Ильи Числова)
Неподалеку от Иваницы есть село Косовица. На этом месте, которое народ
сегодня зовет Царицыными лугами, княгиня Милица после Косовской битвы собирала и
лечила раненых. Легенда гласит, что здесь были погребены девять Юговичей.
Позднее, чтобы уберечь их от турецкой мести, люди посадили по дубу в могилу
каждого. Над могилой же Бошко Юговича воздвигли малую церковь. Так, веками,
вместо белых надгробий, поднималась к небу дубовая роща.
Солнце опускалося сквозь тучи
над царицыным зеленым лугом,
где из
гроба Юговичей братьев
девять поднялось дубов могучих.
Из-под ребер
Юговича Бошко
муравы поток бежит далёко —
двое сорванцов, напрягши луки,
ловят чей-то взгляд на дне потока.
Звук рогов охотничьих блуждает
по стезям небесным, по округе;
детям из росы и крыл пчелиных
ткут
накидку витязей подруги.
А в глазах у стройного Демьяна —
всполохи
зарниц и кони враны;
звон подков на запад покатился,
чу! и мертвый
соловей залился.
Голос предков с утренним напевом
сросся над венца
лишенным древом,
белая летит по небу стая —
впереди царица молодая.
А в груди у раненого
Воина ворон славит золотую осень,
и отступит за
холмы невольно
мгла, пока очей не смеркла просинь.
Над могилою
Богдана Юга
девять буйных крон теснят друг друга,
и десятая трепещет вица,
та березка тонкая — Милица.
Матия Бечкович
Отцовство (перевод
Петра Кошеля)
Мне помнятся родительские лица,
Сегодня я уже их
старше вдвое.
Отец ушел за полосу прибоя,
Меня оставив своему убийце.
А тот и посейчас мне детство застит,
Перерезая ниточку отцовства,
От своего томится беспокойства,
Следит за мной с мучительным пристрастьем.
Но я пущусь в глубины праотцовства —
Найти себя, да и понять при этом,
И, ласкою Спасителя согретый,
Приму плевки смиренно, без геройства.
Но нет у праха смерти и могилы.
Отдай же мне меня, прошу, Создатель!..
Вот так вот каждый, на исходе силы,
Кричит: «Отец, Ты слышишь ли?!» — с
распятья.
А все слова суть одного лишь: быть.
Зоран Костич
Лазарь (перевод Ильи Числова)
При жизни Князь — и Царь по смерти, Легенда целого народа, Граница, где не
раз, поверьте, Сойдутся рабство и свобода — И все, что Князь в
борьбе кровавой Утратит, как последний воин, От Бога примет Царь со славой,
Венца средь первых удостоен; Последний он, чья мысль едина Родную
кровь на смерть послала, Но первый, чья Душа-Дружина За Царство и
Христа восстала — Свершить завет креста честного Для Господа и Сербства снова.
Неизвестные герои (перевод Ивана Приймы)
Хотя о вас навек всё неизвестно,
Зато и подвиг ваш пребудет вечно.
Пускай под ним имен не пописали,
И знать нам не дано, как всех вас звали,
Мы – те, кому вы жизнь спасли заранье,
Кому вручили вы существованье.
И пусть теперь едва знакомы с вами,
Мы вас считаем – Божьими гостями,
Благовестителями, – теми, что приходят
С высот Вселенной нас
облагородить
И жизнь отдав за нашу честь, свободу,
Уходят вновь в
небесные высоты…
Но так, чтоб снова в бой, – и в рукопашный,
Чуть
только ополчится мир на наших!
Любица Милетич
Мера смерти и мера
свободы (перевод Анатолия Парпары)
Мы измеряем свободу подвигом, а
любовь —
Кровью гайдуцкой и обжигающим золотом сердца:
Жена вышивает
рубашку, он же, кровавую, разрывает!
Жена его раны бинтует, он же их
саблей врачует.
Мы и мертвые живы и сражаемся снова.
Из могил наших боги
восстают, сожжены и распяты,
И земные всегда. В нашей жизни они
Среди нас обитают примером Достойным.
И всегда стоят за плечами...
Наши памятники созданы из черепов,
Наши песни мы пишем кровью,
И герои
живыми не остаются.
Наше прошлое стонет от молений,
От похвал и
рыданий о зарезанных детях,
Наши реки смывают проклятую кровь,
Проклятую
в седьмом колене.
И дома наши долго не могут стоять,
Постоянно их
рубят и жгут постоянно.
А пророки вещают нам из могил:
Пусть все рухнет,
но устои — бессмертны.
Ранко Радович
Сабля (перевод Ильи Числова)
Казалось, травою стал,
Подножием воли злой:
Те, кто ей жизнь вверял,
Платили головой.
Знамен зеленых тучи
И полумесяц страшный,
Как
древний змей летучий,
Как вечный огнь ужасный…
Но пробил час их
оргий:
Заря забрезжит резко
Над лагерем агарянским!
Придет
Карагеоргий
С грозной саблей Сербской,
С воинством Христианским!
Косово (перевод Ильи Числова)
Когда-то – турецкое, арнаутское пока,
Но прежде – сербское. Сербское на века.
Слава (перевод Ильи Числова)
Там, где зима от лета следа не оставит,
На смертном одре над смертью
смеяся дерзко,
Велько Томанович крестную славу славит
По писанию и по
законам сербским.
С каждым десятком лет все глубже на лбу морщины,
Очи повыцвели, былые огни потухли,
Но чтоб насолить безносой, он просит сына
Подать старинные ему напоследок гусли.
И подымаются вдруг над
постелью руки,
Струны звенят, – и темные плачут долины,
Будто заслышали
гусли Томанович Вука,
Что оглашает песней родные Ровины.
Он
призывает Ница, Обилича нового,
Младого Перишу, горного атамана,
Кровавую битву на миг прервать ради слова
И ради звука глубокого, словно
рана.
В голосе страческом нежность и страсть к победам,
А взор
Создателя ясен, как солнце:
«Кто славное сербское имя предал,
Вовек не
будет иметь потомства».
Никола Угодник крылья простер над домом.
Сыну отец передал мощь дерзновенно.
И я осознал в тот миг, на распутье
новом,
Что не заклятье слышал, а гимн священный.
Под Рождество, в
Сочельник, когда скопились
Темные тени в морщинах лица ледяного,
Царские
сами врата ему отворились,
И он прозрел, и род свой увидел снова.
Я
поные не знаю, здесь, пред могилой земною,
Надо ли плакать, иль это – только
успенье,
Что призывает легкой ступать стопою,
Ангелов наших моля о
спасенье.
СЕРБСКИЕ ЭПИЧЕСКИЕ ПЕСНИ
Царица Елисавка и царь татарин
Перевод Юрия Вронского
Письмо пишет злобный царь Татарин
Как царице
той ли Елисавке:
«Соберу я турецкую силу,
Москву-землю полымем
спалю я
И сравняю Петрибор с землею.
Сыновей твоих я отуречу,
Аницу
же, дочь твою меньшую
Хусейну отдам Тарабаровичу…»
Елисавка то письмо
раскрыла,
Увидала, что Татарин пишет,
И писанье порвала на части.
После
пишет грамотку белую,
Белу книгу в красны Черны Горы
Ко владыке старому
Василью:
«Ах, Василий старый, отчим милый,
Собирай-ка войско во сто тысяч,
Выводи его в поле под Киевом,
Чтоб сразиться с силою турецкой».
Еще пишет
– в немецкую землю
Молодому цесарю Йозефу:
«Ой ты, Йозеф, цесарь ты
немецкий,
Млад ты, Йозо, может, и не помнишь,
Как стояли турки ратью в
Среме,
Как горланил ходжа среди Вены
С колокольни деспота Лазаря,
Так
прочти-ка письма Леопольда,
Леопольда, цесаря немецка,
Не ему ли Москов
выслал войско?
Дал взаймы он ровно триста тысяч,
А сто тысяч там же и
погибло.
Вороти мне ныне те сто тысяч,
Но не шли мне просо за пшеницу –
Дай мне сербов за моих московлян!»
И другие письма написала,
Разослала в
города боярам,
Насбирала войска пятьсот тысяч,
Развернула знамя золотое
И пустилась в путь перед полками…
А Татарин уж все поле занял.
Как
московскую увидел силу,
Вот что тихо молвил царьТатарин:
«Срам сегодня
ждет моих визирей,
Проклятие ждет сегодня бегов».
Но убей Бог
Матею-визиря,
Для султана поменял он веру,
А ведь прежде был протоиреем;
Так сказал он, так султану молвил:
«Царь Татарин, утреннее солнце,
У
гяуров завтра воскресенье,
Московиты встанут на обедню,
Мы ж тем часом
нападем внезапно!»
В воскресенье, в царский день священный
Поставила шатер
Елисавка,
А на нем-то самоцвет бесценный
И двенадцать там крестов из
злата,
Получилась церковь из шатра-то,
Хочет войско причастить царица.
Черногорцев – тех на страже ставят,
Их по списку числится сто тысяч.
Тут-то турки на стан и напали.
Черногорцы дружно их встречали,
Храбро
бились, прочь их отбивали
От рассвета и до пополудни,
Чтоб успело войско
причаститься.
Елисавка войском управляет,
Сербов, русов в битву направляет
И стрельбою глушит супостатов…
И не видно ни луны, ни солнца
Из-за злого
пушечного дыма.
Со слезами молвит царь Татарин:
«Елисавка, госпожа
московлян,
Ты пальбу-то ослабь хоть немного,
Чтоб увидеть, чье же войско
гибнет,
Чье же гибнет, а чье побеждает!»
Вот царица пальбу ослабляет,
Стали войско проверять по спискам,
Из московлян многие погибли,
А по
списку – пять десятков тысяч,
Турок – тех и вовсе не осталось,
Наберется
разве калек сотня,
Кто безрукий, кто безногий стонет.
Зарубили
Матею-визиря,
Полонили царя Татарина.
И сказала тогда Елисавка:
«что
теперь ты скажешь, царьТатарин,
Как решила, так я и свершила!»
СЕРБСКИЕ ЭПИЧЕСКИЕ ПЕСНИ КОСОВСКОГО ЦИКЛА
Вечер накануне
битвы
перевод Юрия Лощица
Славу славит князь наш сербский Лазарь
во
Крушевце, заповедном граде.
Всю господу усадил за стол он,
с сыновьями
всю свою господу:
Юг– Богдан старой– от князя справа,
за Богданом –
Юговичей девять,
Вук Бранкович – по левую руку,
по порядку – прочая
господа,
впереди же воевода Милош,
а с ним рядом два сербских юнака:
как один-то сам Иван Косанчич,
как другой – то сам Топлица Милан.
Поднял
Лазарь золотую чашу,
и сказал он той господе сербской:
-За чье здравье
выпить эту чашу?
Коли пить мне за старейшин родом,
застарого Юг-Богдана
выпью;
коли пить мне, как подскажет сердце,
то за девять шурьев чашу
выпью;
девять шурьев, девять Юговичей;
коли пить я стану за пригожесть,
за Ивана Косанчича выпью;
ну, а коли пить мне за геройство,
за
Милоша выпью воеводу.
Пить не стану за кого другого,
но во здравье
Милоша Обилича!
Здравье, Милош, вера и невера!
Прежде верный, нынче же –
неверный!
На Косове завтра мне изменишь,
сбежишь к туркам, к их царю
Мурату!
Будь же здрав ты и здравицу выпей.,
Вино выпей, а кубок – в
подарок!»
Вскочил Милош на резвые ноги,
поклонился до землицы черной:
«Хвала тебе, славный Лазарь–княже!
Хвала тебе за здравицу эту.
За
здравицу да за твой подарок,
но такие не по сердцу речи!
Коль солгу я,
убей меня, Боже.
Никогда я неверою не был, никогда им не был
и не стану.
Хочу завтра на Косовом поле
я погибнуть за Христову веру!
С тобой
рядом сидит твой невера,
втихомолку вино попивает ВукБранкович–
клятый и
проклятый! Завтра будет
Видов-день пригожий, поглядим же на Косовом поле
кто тут вера, а кто тут невера!
Что там будет, видит Бог великий,
утром
выйду на Косово поле,
и зарежу царь – Мурата турка,
и на глотку наступлю
ногою;
коли даст мне Бог такую долю,
в град Крушевац ворочусь здоровым,
изловлю я БранковичаВука
приторочу к копью боевому,
как старуха
кудель к прялке крепит,
на Косово вытащу на поле»
Побратимы на
разведке
перевод Юрия Лощица
«Брат названный мой, Иван Косанчич,
ты
разведал войско ли у турок?
Велико ли турецкое войско?
Можем ли мы с
турками сразиться?
Можем ли мы ворога осилить?»
отвечает Иван побратиму:
«Брат любимый, Милош мой Обилич,
Я разведал турецкое войско,
велика,
брат, у турок сила
коли солью все мы обернемся,
обед туркам посолить не
хватит!
Вот уж полных пятнадцать денечков,
как скачу я по турецким ордам
и ни края не вижу, ни счета,
от Мрамора до Явора Суха,
от Явора,
братец, до Сазлии,
от Сазлии до Чемер–Чуприи,
от Чуприи до града
Звечана,
от Звечана, братец, до Чечина,
от Чечина до гор до высоких все
турецкой
придавлено силой: конь за конем,
юнак за юнаком, что лес
темный,
копья боевые, а знамена точно в небе тучи,
а шатры их точно белы
снеги;
ежели б дождик там пролился с неба
ни за что бы не достал
землицы,
Мурат вышел на Мазгит на поле
захватил он и Лаб, и Ситницу».
Битва на Косовом поле
перевод Н. Кравцова
Лазарь-царь садится за
вечерю,
Рядом с ним – жена его Милица.
Государю говорит царица: .
«Царь наш Лазарь, сербская корона!
Утром ты на Косово уходишь,
Воевод и
слуг берешь с собою,
Никого не оставляешь дома, .
Из мужчин никто не
остается,
Кто бы мог письмо тебе доставить
И обратно с Косова вернуться.
Всех моих ты братьев забираешь,
Милых братьев, Юговичей девять.
Ты
оставь хоть одного мне брата,
Для сестры сними с него присягу».
Отвечает
ей царь сербский Лазарь:
«Госпожа, жена моя Милица!
А кого из братьев
пожелала
Ты оставить в белом нашем доме?»
«Ты оставь мне Юговича Бошко».
Отвечает ей царь сербский Лазарь:
«Госпожа, жена моя Милицаl
Завтра,
только белый день настанет,
День настанет и проглянет солнце,
И ворота
города откроют,
Приходи ты к городским воротам,
Пред тобой пойдет все
наше войско,
С боевыми копьями юнаки,
Впереди их будет ехать Бошко.
Стяг держа, украшенный крестами.
От меня скажи, царица, брату:
Пусть он
знамя передаст другому
И с тобою остается дома».
Только утром белый день
занялся,
И ворота города открыли.
Быстро вышла из дворца Милица.
Поспешила к городским воротам.
Конница проходит перед нею:
С боевыми
копьями юнаки.
Впереди юнаков едет Бошко.
Весь он ярким золотом сияет.
Знамя боевое покрывает
И коня и самого юнака.
Знамя все украшено
крестами.
Золотое яблоко на древке.
Золотом кресты на нем сверкают,
Золотые кисти с них свисают,
По плечам постукивают Бошко.
Подбегает к
воину царица,
За узду коня его хватает,
Обнимает брата дорогого.
Тихо молвить брату начинает:
«Братец милый, Югович мой Бошко!
Царь тебя
оставил мне в подарок,
Чтоб не шел на Косово ты поле,
И на то он дал
благословенье.
Чтоб ты знамя передал другому
И со мною в Крушевце
остался.
Чтоб свободен был ты от присяги».
Югович ей Бошко отвечает:
«Уходи, сестра, в свою ты башню.
Я с тобою не могу остаться,
Не отдам я
знамени другому,
Хоть бы царь весь Крушевац мне отдал.
Не хочу, чтоб
воины сказали:
«Глянь на труса, Юговича Бошко,
Он идти на Косово боится,
Кровь пролить за крест честной не хочет.
Жизнь отдать за веру не желает»
. И коня направил он к воротам .
Старый Юг-Богдан тут подъезжает,
Юговичей семеро с Богданом.
Всех подряд Милица окликала,
Ни один из них
не оглянулся.
Вот немного времени проходит,
Брат девятый, Воин,
подъезжает,
Царского коня ведет за повод,
Золотой покрытого попоной.
Ухватилась за узду царица,
Дорогого брата обнимает,
Обнимает брата,
умоляет:
«Братец милый, Югович мой Воин!
Царь тебя оставил мне в
подарок,
Дал на то свое благословенье,
Чтоб коня ты передал другому,
Чтоб со мною в Крушевце остался,
Чтоб свободен был ты от присяги».
Отвечает Юговичей Воин:
«Уходи, сестра, в свою ты башню,
Я с тобою не
могу остаться.
Никому коня б я не доверил,
Хоть и знал бы, что в бою
погибну.
Я иду на Косово, сестрица,
Кровь пролить за крест честной в
сраженье
И за веру с братьями погибнуть».
И коня направил он к вopотам.
Поглядела вслед ему Милица,
Поглядела, пала без сознанья,
Пала на
холодный твердый камень.
Тут как раз подъехал славный Лазарь.
Как увидел
госпожу Милицу,
Как увидел, горько прослезился.
Поглядел направо и
налево
И слугу Голубана он кличет:
«Ой, Голубан, ты слуга мой верный,
С лебедя-коня сойди скорее,
Госпожу свою возьми на руки,
В башню белую
снеси царицу
Бог простит тебе, что ты остался,
Не ходи на Косово ты
поле,
Оставайся в белом нашем доме».
Как услышал то слуга Голубан.
Слезы по щекам его скатились.
С лебедя-коня сошел на землю,
Взял на руки
белые царицу, …...................................................
В башню
он отнес ее поспешно.
Только сердце выдержать не в силах,
Что отстал от
царского он войска,
К лебедю-коню вернулся быстро
И на поле Косово
помчался.
Лишь наутро белый день занялся,
Прилетели ворона два черных
С Косова, с широкого простора.
Сели вороны на белой башне,
На
вершине Лазаревой башни.
И один другого вопрошает:
«Не царя ли сербов
эта башня?
Что же тут души живой не видно?»
Этих слов никто не слышал в
башне.
Услыхала лишь одна царица,
Из дверей она выходит быстро,
Спрашивает воронов двух черных:
«Ради бога, ворона два черных,
Вы сюда
откуда прилетели?
Вы не с поля ль Косова явились?
Не видали ль два
могучих войска?
Не было ли битвы между ними,
И какое войско победило?»
Отвечают ворона два черных:
«Видит бог, царица дорогая,
С Косова мы
утром прилетели,
Видели мы два могучих войска,
Те войска вчера сошлись
на битву,
Два царя погибло в этой битве.
Может, кто из турок и остался,
А из сербов, если кто остался,
Тот изранен весь и окровавлен»,
Так они царице говорили.
….....................................................
Вдруг слуга Милутин
приезжает,
Руку правую он держит в левой,
У него – семнадцать ран на
теле,
Конь под ним забрызган алой кровью.
Спрашивает воина Милица:
«Что с тобою, мой слуга Милутин,
Иль царя на Косове ты предал?»
Отвечает
ей слуга Милутин:
«Помоги с коня сойти, царица,
Да умой студеною
водицей,
Дай вина мне красного напиться,
Тяжко я на Косове изранен».
Госпожа с седла его ссадила
И водой студеною умыла,
И вином юнака
напоила.
Как пришел в себя слуга Милутин,
Начала расспрашивать царица:
«Что на поле Косовом случилось?
Где погиб царь сербский, славный Лазарь?
Где погиб Богдан, отец мой старый?
Где погибли Юговичей девять?
Где
погиб наш Милош-воевода?
Где погиб Вук Бранкович в сраженье?
Где погиб
наш БановичСтрахиня?»
Ей слуга Милутин отвечает:
«Все на поле Косовом
остались,
Где погиб царь сербский, славный Лазарь,
Много копий там
переломилось,
Много копий– сербских и турецких,
Стойко сербы князя
защищали,
Юг-Богдан погиб в той битве первым,
Только-только началася
битва.
Восемь Юговичей там погибли,
Братьев ни один из них не предал,
До конца они в бою рубились.
Оставался целым только Бошко,
Он скакал
со знаменем по полю,
Разгонял он янычаp турецких,
Словно сокол голубей
пугливых.
Там, где крови было по колено,
Встретил гибель БановичСтрахиня,
Милош тоже там погиб, царица,
У Ситницы, у реки студеной,
Где погибло
очень много турок,
Зарубил султана он Мурата
И посек двенадцать тысяч
турок.
Пусть Господь спасет весь род юнака!
Жив он будет в памяти у
сербов,
Жив он будет в песнях и сказаньях,
Сколько жить и Косову и
людям.
Ты спросила о проклятом Вуке:
Проклят он и род его отныне!
Прокляты и все его потомки.
Изменил на Косове он князю,
Он увел от нас
двенадцать тысяч
Лучших наших ратников, царица!».
Смерть матери
Юговичей
перевод Анны Ахматовой
Правый боже, чудо совершилось!
Как на
Косово сходилось войско,
Было в войске Юговичей девять
И отец их,
Юг-Богдан, десятый,
Юговичей мать взывает к Богу,
просит дать
орлиные зеницы
и широкие лебяжьи крылья,
Чтоб взлететь над Косовым ей
полем
И увидеть Юговичей девять
И десятого Богдана Юга.
То, о чем
молила – получила:
Дал ей бог орлиные зеницы
И широкие лебяжьи крылья.
Вот летит она над полем ровным,
Видит девять Юговичей мертвых
И
десятого Богдана Юга.
В головах у мертвых девять копий,
Девять соколов
сидят на копьях,
тут же девять скакунов ретивых,
Рядом с ними девять
псов свирепых.
Громко кони добрые заржали,
Огласилось поле лютым лаем,
Встал над полем клекот соколиный,
Сердце матери железным стало,
Не
вопила мать и не рыдала.
Увела она коней ретивых,
рядом с ними девять
псов свирепых,
Девять соколов взяла с собою
и вернулась в дом свой
белостенный.
Снохи издали ее узнали
И с поклоном старую встречали.
К
небу вдовьи понеслись рыданья,
Огласили воздух причитанья.
Вслед за ними
застонали кони,
Девять псов свирепых зарычали,
и раздался клекот
соколиный.
Сердце матери железным стало,
Не вопила мать и не рыдала.
Наступила ночь, и ровно в полночь
Застонал гривастый конь Дамьяна.
Мать
жену Дамьянову спросила:
«Ты скажи, сноха, жена Дамьяна, Ч
то там стонет
конь Дамьяна верный,
Может быть, он захотел пшеницы
Иль воды студеной от
Звечана?
И жена Дамьяна отвечает:
«Нет, свекровь, моя и мать Дамьяна,
Конь не хочет ни пшеницы белой,
Ни воды студеной от Звечана,
Был
Дамьяном этот конь приучен
До полуночи овсом кормиться,
Ровно в полночь
в дальний путь пускаться,
Конь скорбит о смерти господина,
Без которого
домой вернулся».
Сердце матери железным стало,
Не вопила мать и не
рыдала.
Лишь лучами утро озарилось,
Прилетели два зловещих врана.
Кровью лоснятся вороньи крылья,
Клювы пеной белою покрыты,
В клювах
воронов – рука юнака,
На руке колечко золотое.
Вот рука у матери в
объятьях,
Юговичей мать схватила руку,
Повертела, зорко осмотрела
И
жене Дамьяновой сказала:
«Отвечай, сноха, жена Дамьяна,
Не видала ль ты
такую руку?»
Отвечает ей жена Дамьяна:
«Мать Дамьяна и свекровь,
ты
видишь руку сына своего, Дамьяна.
Я узнала перстень обручальный,
То
кольцо, что при венчанье было»
Мать Дамьянова схватила руку,
осмотрела
зорко, повертела и,
к руке приникнув, прошептала:
«Молодая яблонька
родная,
Где росла ты, где тебя сорвали?
Ты росла в объятьях материнских,
Сорвана на Косове равнинном»
мать печально головой поникла,
И от
горя разорвалось сердце,
От печали по сынам родимым
И по старому
Богдану– Югу.
СЕРБСКАЯ НАРОДНАЯ ПЕСНЯ
Король Димитрий и Татарский
царь
перевод Юрия Вронского
Царь татарский войско собирает,
И
приходит с войском к Карадагу,
А оттуда пишет он посланье,
Шлет посланье
в Русию Малую,
Прямо в руки шлет он Димитрию:
«А послушай, король ты
Димитрий,
Собери-ка дань мне с ваших русов:
Если ж дани собирать не
станешь,
Сам приду я в Русию всей силой,
В пепелище обращу всю землю.
Прилетело к королю посланье,
Он читает, слезы проливает.
Тут приходит
слуга Петрения,
Говорит он тихо Димитрию:
«Что ты плачешь, дорогой
хозяин,
Что за горе в грамотке той, белой?»
А Димитрий ему отвечает:
«Как не плакать, слуга ты мой верный,
Прилетело, вишь, ко мне посланье
От
того ли царя Татарина,
Что собрал он могучее войско
И велит нам из-под
Карадага,
Чтоб мы с русов дань ему собрали...
Что нам делать, слуга ты
мой верный,
Может, кликнем соколов Русии,
Али, может, и скликать не
станем?»
Отвечает Петар господину:
«Не скликай их, горестный хозяин,
Уж не будем наш народ тревожить,
Лучше сделай грамотку о дани,
Я поеду с
нею к Карадагу,
был я прежде у царя на службе,
Вряд ли сразу он меня
погубит...»
К Карадагу Петрения скачет,
А как только поскакал горами,
Сунул руку в суму переметну
И посланье вытащил оттуда.
То посланье
разорвал он в клочья
И швырнул их на траву зелену,
Сам с коня он
соскочил проворно
И втоптал их во сырую землю…
После снова на коня
вскочил он
И поехал прямо к Карадагу,
Царски слуги его увидали
И
сказали царю Татарину:
«Царь Татарин, милый наш хозяин,
Это едет сам
король Димитрий,
Дань цареву он везет от русов!»
А другие слуги говорили:
«Царь Татарин, милый наш хозяин,
Это едет не король Димитрий,
Это
Петар, слуга его верный!»
Царь тут кликнул кровавого ката,
Чтобы тотчас
Петара казнил он.
Трое сербских воевод там были,
Воеводы пред царем
вскочили:
«Бог с тобою, царь, помилосердствуй,
Не губи ты славного
юнака,
Не тебе ли он всегда был верен?
Нынче турок в Русию введет он!»
Как услышал царь такое слово,
Подобрел он и сказал юнаку:
«Ну так с
богом в путь, слуга мой верный,
выбирай же, сколько надо, турок
И веди
их в Русию скорее,
Собери мне с русов дань цареву
И в оковах доставь
Димитрия».
Петар в стане выбирает турок,
Как в овчарне серый волк
барашков,
И ведет их в Русию тотчас же.
Вот приехал Петар к белой церкви,
К белой церкви, где святой Архангел,
Да поможет нам его десница,
Там
нашел он самых знатных русов,
А Неджелка – протопопа – в церкви,
Пел тот
в церкви божью Литургию.
Как увидел протопоп юнака,
тотчас вышел он из
белой церкви,
Золотое скинул облаченье
И такое слово ему молвил:
«Да
накажет бог тебя, отступник,
Что привел ты в Русию поганых!»
И ответил
протопопу Петар:
«А пойдем-ка, поп, с тобою в церковь,
без труда мы там
договоримся:
Вот глашатай русов созывает:
«если к церкви не придет
кто-либо,
Нету места в Русии такому!»
…..................................................
Ты бы видел, побратим,
что сталось,
Сколько войска в Русии сыскалось,
сколько русов, соколов
слетелось:
Их роса бы ночью не покрыла,
солнце в полдень их не осветило
б!
Как тут всякий взял себе по гостю,
Верный Петар сам пашой занялся,
А визиря великого отдал,
Отдал Петар Димитрию в руки;
Так и каждый
взял себе по турку.
Ты бы глянул, побратим, что было,
Украсилось Русия
на диво
Все ворота с головами турок!
А глашатай русов кличет снова:
«Объявляет всем король Димитрий,
Если к церкви не придет кто-либо,
Нету
места в Русии такому!»
Собирались молодые русы,
На три войска русы
разделились:
С первым войском – верный Петрения,
Со вторым же сам король
Димитрий,
С кораблями – протопоп Неджелко,
Вез он пушки медные -
ломбарды.
Поспешили русы к Карадагу,
На татарский стан они напали,
налетели с трех сторон внезапно,
Разметали все царево войско,
Всех
царевых слуг под меч склонили,
И живого взяли Татарина,
И пустились в
татарскую землю,
Захватили Татарию русы
Так все было, так оно и ныне.
СЕРБСКАЯ НАРОДНАЯ ПЕСНЯ
Яут-Бег и Перо Мрконич (перевод Юрия
Кузнецова)
Ни зари, ни белого полудня,
Не было в помине и Денницы,
Когда Шкодер открывал ворота...
Под зеленым знаменем широким.
Славно
едет Яут-бег могучий.
Яут– бег могучий громко молвит:
«Родила ли женщина
юнака,
Чтоб он был сейчас в моей дружине
И сказал бы о селе богатом,
Не сожженном и не разоренном,
Где могли бы мы добыть добычу?»
Тридцать
турок слушали, молчали,
Говорил Ахмет-ага зеленый:
«Слушай, брат мой,
Яут-бег могучий,
Из любого нас села прогонят,
Из любого, где живут
валахи.
Лучше мы направимся в Дечаны,
Где тряхнем подвалы белой церкви,
Где захватим верную добычу,
Неманичей серебро и злато,
Нас никто
оттуда не прогонит:
В белой церкви– черные монахи,
У монахов ни ружья,
ни сабли».
Слышит это Яут-бег могучий,
слышит речи брата дорогого,
повернул обратно тридцать турок,
И поехали они в Дечаны.
…......................................................
Увидал их издали
игумен,
Открывал тяжелые ворота,
…....................................................
Молвил слово Яут-бег
могучий:
«Поживей, святой старик игумен,
Открывай глубокие подвалы
И
неси нам серебро и злато,
Чтобы нам самим не грабить церковь!»
отвечал
на это белый старец:
«Бог с тобою, Яут-бег могучий,
Нету здесь ни
серебра, ни злата,
Кроме приношений самых бедных,
Проклянут навек тебя
сироты,
Если унесешь их подаянья».
…..........................................................
На ноги вскочили
тридцать турок
И схватили старика за горло,
Чтоб его подвергнуть лютым
пыткам,
Да случилось глянуть им в окошко,
На зеленое большое поле,
Где юнак трусил трусцой по-волчьи,
Молодой юнак и незнакомый;
…..........................................................
Тридцать турок
на юнака смотрят,
Узнают его, признать не могут.
Между тем юнак заходит
в келью,
Утра доброго желает туркам.
Принимают турки пожеланье:
«Будь здоров и ты, гяур могучий!»
А гяура звали Мрконич Перо.
Встали,
потеснились тридцать турок,
Сел у знамени могучий Перо,
Сел один
напротив Яут-бега;
Принимал он чаши круговые …
Возвратилась чаша к
Яут-бегу,
Принял чашу он и молвил слово:
«Будь здоров, могуч Мрконич
Перо!
Не в мое и не твое пью здравье,
Не во здравье грозного султана,
Не во здравье цесаря-гяура,
А за мой зеленый меч - он срубит,
Срубит
твою голову сегодня!»
Ничего не отвечает Перо,
По рукам переходила чаша,
Наконец дошла она до Перо,
И юнак такое молвил слово:
«Будь здоров
ты, Яут– бег могучий!»
Не в свое и не в твое пью здравье,
А во здравье
истинного Бога
И царя Дечанского святого,
За него сегодня постараюсь,
И за светлое мое оружье,
И за пулю в твоем черном сердце!»
Выпил чашу и
на стол бросает
И кладет свое оружье рядом,
Дал оружью огненную искру,
Приняло огонь его оружье
И застряла пуля не в кольчуге,
А засела в черном
сердце турка.
Цыкнул тут Ахмет-ага зеленый,
Вырвал из-за пояса он саблю,
Замахнулся саблей на юнака;
Его встретил горец Мрконич Перо
Пулями
из малых пистолетов,
На груди ему пробил кольчугу,
А в спине его открыл
окошко.
На ноги вскочил юнак могучий,
Выхватил отточенную саблю
И на
турок бросился по-волчьи,
Стал рубить налево и направо,
И с позором
турки побежали,
Было тридцать, убежали двадцать,
Позабыли про коней, про
сабли,
Про подвалы серебра и злата,
Вспоминали, каково им было,
Как
они в Дечаны приезжали
Поживиться серебром и златом.
СЕРБСКАЯ
НАРОДНАЯ ПЕСНЯ
Марко королевич пашет (перевод Ореста Миллера)
Пьет вино наш Марко Королевич
С Евросимой, матерью-старухой,
А как оба
выкушали вдоволь,
Сыну Марку мать возговорила:
«Милый сын мой, Марко
Королевич,
Откажись, родной, от богатырства:
Не к добру ведут твои
затеи;
Надоело старой мне, что вечер
Мыть – стирать кровавые одежды,
Ты возьми – ка лучше плуг с волами
Да вспаши – ка горы и долины,
Позасей
их белою пшеницей
Было б чем с тобою нам прокормиться».
Как велела, так и
сделал Марко:
Впряг волов он в старый плуг отцовский,
стал пахать– не
горы и долины,
Стал пахать он царскую дорогу.
Глядь – дорогой едут
янычары,
Едут с грузом серебра и злата;
И сказали Марку янычары:
«Эй, ты, Марко, не паши дорогу!»
«Эй, вы, турки, не топчите пашню!»
«Эй,
ты, Марко, не паши дорогу!»
«Эй, вы, турки, не топчите пашню!»
А как
спорить Марку надоело,
Ухватился он за плуг отцовский
И всех турок
положил на месте.
Взял с собой он серебро и злато
И отдал их
матери-старухе:
«Вот что я на пашне заработал!»
СВЯТИТЕЛЬ ПЕТР
ЦЕТИНСКИЙ
Поучение в стихах
Ты послушай, побратим [мой] милый
Или,
если хочешь, брат любимый!
Коль усвоить истину сумеешь,
То об этом век
не пожалеешь.
Правду стары люди говорили
И недаром мудрецами слыли:
С лютою гадюкой и турчином
Дружбы нету у христианина;
Разумом пропойца
не блистает,
Лжец доверья [ближним] не внушает;
Плох товарищ, если он
пугливый,
Не в почете вздорный и сварливый;
Алчному не стоит верить
много:
Отступиться может pi от Бога,
От закона и от веры родной,
На
отца и матерь не посмотрит,
Племени родному он не внемлет,
Честности и
чести не приемлет,
Но до блага жаден [до земного],
За богатство он
продаст любого!
Говорю так только о корыстном
И об алчном торгаше
[нечистом],
Что, наживу возлюбив безмерно,
Веру нашу продает неверным,
Веру предков и отчизны красной,
Напоследок — и себя, [несчастный]!
Сей изменник может лишь сравниться
С злополучной жадною лисицей,
Что, не
помышляя об обмане,
В крепком оказалась вдруг капкане;
Рвется страшно,
рвать себя готова,
Но охотник уж грядет [суровый],
Бьет каменьем и
дубьем [нещадно]
И сдирает после шкуру с жадной.
Рано ль, поздно ль — с
каждым это было,
Кому благо общее не мило,
На измену аще кто решится,
Его Божья сокрушит десница!
Ты же в здравье буди и веселье,
А коль
нужно — приложи труд велий!
Слушай мудрых, [сам] не будь речистым,
Путь
христьянский да пребудет чистым.
Тот, кто без причины многословен,
В
каждом лишнем раскается слове;
Коли скажешь иль пообещаешь,
Помни
твердо: за все отвечаешь;
Срам великий — молвить безрассудно,
Обещавши —
каяться [прилюдно];
К коновязи конь уздой привязан,
Словом чести витязь
крепко связан.
Будьте дружны и молитесь
Богу, Возлюбите правду и
свободу;
Только правду, а не самовольство,
Не клятое злое лицемерье;
Заповеди этой держись строго,
Чтоб в чести быть и радости многой,
Не
завидуй вовсе славе встречной,
Но гордися и ликуй [сердечно],
Коль
почтенных повстречал и старых
Судей, кнезов, воевод, сердаров,
Мужа
честна, разумом богата
Иль в народе славного юнака,
Мудрого ли [прото]
иерея —
Весь народ такими богатеет.
Что, скажи, [от века] людям важно?
Уваженье выказывать к старшим,
Чтить достойных, советников правых,
[Смелых] воинов, начальников храбрых.
Если жаждешь долголетья в свете,
Если хочешь счастья в мире этом,
Чти [до гроба] родителей кровных,
Наставников и отцов духовных,
Чтоб от Бога иметь благословенье
И [на
небе] вечное блаженство;
Сего [дара] я всем православным
Чистым сердцем
искренно желаю.
Счастья и покоя, [как известно,]
Не бывает хитрым и
нечестным,
Вероломцев, лазутчиков, [гатей]
Рода христьянского
предателей,
Что раздоры среди братий сеют,
Лютые невзгоды крепко
взгреют;
Божья кара — страшная наука,
Как того ли Бранковича Вука!
Избегай подобных змей неверных,
Чтобы не прельститься [гнусной] скверной.
Не гордится силой пусть и статью
[Тот], кто рубит земляков и братьев,
Кто не ладит с собственной дружиной,
Кто враждой наполнил край родимый;
Но юнаком тот назваться может,
Кто отвагой [дивной] превозможет
Злую
силу, что манит любого, —
Славна участь ратника такого.
Кто юнаком
добрым был исконно,
Встав на стражу веры и закона,
Той свободы, [что еще
осталась,]
И Отчизны — где б ни созидалась!
И такого хвалим мы героя,
Ибо тоже похвалы достоин.
Это званье добывают с правом
[Вострой] саблей
на поле кровавом:
Славен Милош, что убил султана,
А и прочих порубил
немало;
Славны также его побратимы,
[Свет] Топлица и Косанчич Иван,
Что с ним были на Косове [дивном],
Где Мурат заколот, где воздвигнут
Столп из камня в память поколеньям
О великом об этом [сраженье].
[Витязь
славный и] гордость народа,
Из [нашего] славянского рода,
[Лютых] турок
грозный победитель,
Щит христьянства, Скандербег-воитель,
Отстоявший
Крою — [город] белый
И весь край свой [десницею смелой];
Лик героя в
золотом окладе
На груди носили [страха] ради
Те лее турки, перенять чтоб
силу;
С юных лет отмечен славой ратной,
Джюро не стремился на попятный;
Вечно будет славой он украшен,
Ибо, мыслю, что таких юнаков
Не
рождала больше уже матерь,
Не родит и до Судища страшна.
Славлю [также]
Янко-воеводу,
Что отважно защищал свободу
И корону королевства венгров,
Где по сей день славен среди первых.
И иные витязи славные
Родом
христианским прославлены:
Храбрый Реля и Кралевич Марко,
По коему
[девушка] болгарка
И доныне все убивается,
В черно платье [лишь]
наряжается.
Грустно будет всех пересчитывать
И каждого в песне
учитывать,
Долга песня б [людей] замучила
И самим бы певцам наскучила;
Побратим [мой, все], что я сказывал,
Я не радость, не боль рассказывал:
Скорбь лихую сейчас лишь выскажу,
Люту муку, [боль наивысшую,]
Вызванну завистью, распрей злою,
Плачьте ныне и вы вслед за мною!
Молнии
и стрелы [боевые]
Сердце бы жесточе не пронзили,
Чем раздумья о
бесчестном деле:
Клятый Вуче, что же ты содеял!
Если б в нашем роде меж
иными
Не звучало больше это имя,
Если б людям имя Вук постыло,
Мне б
сие отрадно [слышать] было;
Вук [ведь] предал сербов на Косове,
Позабыл
он милость Исусову,
[Божыо] славу, вечное блаженство —
[Предал] тестя,
Лазаря славного,
Государя сербского главного;
Прочь [из битвы], любовь
попирая,
Не жалея, назад не взирая,
Вел двенадцать тысяч воинов конных,
Всё могучих латников отборных,
К [лютым] туркам, как слуга, подался,
Серб за это в рабстве оказался;
[Злые] турки Лазаря срубили,
[Горьки]
слезы землю затопили,
Там, где прежде жили христиане,
Черной кровью
запеклися [раны];
[Снова] сербов матери рыдают,
Неверные вновь их
унижают!
А сердары, воеводы, баны,
[Милою] свободой изобранны,
Все,
кто доблесть до конца хранили,
В [жаркой] битве головы сложили;
Где
звучали по церквам обеты,
Высятся сегодня минареты;
Чем вы стали,
твердыни былые,
Славный Призрен и грады иные?!
Нынче это мрачные
темницы,
Серб несчастный там [в цепях] томится!
Как с того ли часа
рокового
И поныне, сызнова и снова,
Турки сербов бьют бичом [нещадно]
И добро их расхищают жадно;
Пламенем живые пышут раны,
Обличая [сербов]
неустанно:
«Ты единства, мой народ, не знаешь,
Что посеешь — то и
пожинаешь!»
Прямо в сердце коль стрела вонзится,
С раной этой что,
скажи, сравнится?
Юнацкое сердце ретивое
Переможет, [братья], не такое,
Но любого страшней приговора
Укоризна срама [и позора]:
Бранкович
проклятый [как скотину]
Бросил сербов под ярмо турчина,
Под копыта
бросил землю нашу,
Заварив крутую эту кашу,
Проклят всеми Вуче
[бессердечный].
Боже! пусть он мучается вечно!!!
Перевод И.М.
Числова
Черногорская
Царю великий, [пре]славный,
Милостию
неустанной
[Ты] Сербию не оставляй,
Питай ее [и насыщай].
Сейчас она
из темницы
Едва [успела] пробиться,
И тотчас взялась [обратно]
За
храброе дело ратно,
[Злых] турок ярмо свергая,
Свободу обресть желая,
Кою мила матерь [стара]
На Косове потеряла
Изменой злоковарного
[Про]клятого Бранкована.
Молят тебя, сильный Боже,
Все славяне, и я
тоже!
Сокруши турецку гордость,
Сербскую воздвигни вольность,
Дабы
Сербия обильна
В род и [в] род [пре]была сильна,
Чтобы алтари [сияли],
Чтобы звонницы восстали,
Песнопений Божьих славы
Да страшится враг
[лукавый];
[И] еще, чтоб матерь наша
На войне ль, сред мирных [пашен]
Всюду [добрый] плод давала,
Храбрых витязей рождала;
Чтоб границы
раздвигала
И свободу сохраняла,
Боснии подала руку,
С сердца ей
снимая муку,
Во единую державу Да [придем] —
Тебе во славу,
Правительство утверждая,
Духовенство укрепляя,
Устрояя судилища,
Полезные училища;
Да царит и процветает
В Сербии правда святая,
Дабы
вьюнош с малолетства,
Как и в прочих королевствах,
Учением просвещался,
Ратну делу обучался;
Но пусть помнит [наша] матерь:
Злоба, зависть,
[проклятие]
С гордыней — да сокрушится,
И алчность — да истребится,
Чтобы опять не пригрела
За пазухой мать [Сербия],
Не вынянчила [любовно]
Лютой змеи [подколодной],
Кою однажды [вскормила],
На горе себе
взрастила...
……………………………
……………………………
[И] сие чтоб матерь мила
Вечно в памяти хранила,
Исполняя [каждодневно],
Якоже закон священный.
Перевод И. М. Числова
Песнь [посвященная] Карагеоргию
Пусть народы присно прославляют
Витязей родного [людям] края,
Я же
славлю воина-исполина —
Речью и по крови славянина;
На мой век пришлося,
в [наше] время,
В земле Сербской витязя рожденье:
Отпрыск [рода]
Петровичей — Джюро,
Чья стремилась крепкая натура
Мать свою избавить [от
напасти],
Вырвать из поганой вражьей пасти.
С мыслью сею и моляся Богу,
Уповая на Его подмогу,
Сам-сем начал воевать он [первый],
Призывая к
битве прочих сербов,
По-юнацки турок посекая,
Черной кровью руки
обагряя.
Вила со планйны то узрела
И на легких крыльях полетела,
Всех юнаков сербских созывала
И на помощь Джюре отправляла;
Наконец-то
собралась дружина,
Ждут приказа Джюры[-командира],
Все сражаться [с
ворогами] рады,
А с оружьем — лишь каждый десятый,
Зато сердце —
кралевича Марка
И десница воеводы Янка.
Били турок кто чем [только]
может
И молились Богу — да поможет.
Валево и Рудник с бою взяли,
Чачак, Смедерево отобрали;
Там склады с оружьем разгромили,
Славную
добычу захватили.
Слыша то, болгары и [краинцы],
И боснийцы, и
герцеговинцы
Отчие долины оставляют,
На равнину сербску поспешают.
[Всех-то] Джюро весело встречает,
Каждого целует, обнимает,
Потчует
вином их, угощает,
Отдохнуть с дороги предлагает.
Но не пира под
тенистой елью —
Ждут юнаки ратного веселья.
Храбрецов немедля Джюро
строит,
Назначает старших перед строем
И на Шабац ударяет с ними,
Где злодеи турки укрепились;
Крови было пролито богато,
Прежде чем
сдалися супостаты.
После [град] Ужйце окружили,
Вновь победу кровью
заслужили.
Занимая крепкие те грады,
Добывали пушки [и бомбарды];
Все поднялись сербские селенья,
Села турок жгли и укрепленья.
Подступили
к стольному Белграду,
Главному в отчизне сербской граду;
Били зельем по
нему огнистым,
А потом отважно шли на приступ,
Острой саблей и с
кровавым потом
Выполняя тяжкую работу;
Семьсот пушек захватили градских,
Втрое больше — скакунов арабских,
Украшенных сбруей дорогою,
Серебряной взнузданных уздою.
После штурма люди не присели,
Памятуя о
первейшем деле:
Дружно Бога возблагодарили,
Даже дети на молитве были;
Раненых же — [всех] перевязали,
А юнаков павших закопали.
Веселися,
молодость и старость,
Нынче сербов посетила радость!
Побратим мой, не
шучу я вовсе,
[Вместе] Богу мы хвалу возносим,
Ибо сколько сербского
народа,
Славянского имени и рода,
Меж Дунаем и рекою Савой,
Между
[быстрой] Дриной и Моравой,
Всяк [отныне ] дни свои проводит
В
ликованье, радуясь свободе:
Церковь нашу снова возродили,
А мечети
[всюду] разорили,
Нету больше спахии с пашою,
Ни проклятых кадия с
муллою,
Снова сербска вольность процветает,
Кою вышня сила осеняет,
Перед войском вьется знамя славы,
И на стяге [вновь] орел двуглавый,
Как
при Нёманиче государе, Земли
Сербской [грозном] господаре;
А в Сенате
сидят сенаторы,
Советники и губернаторы,
Народные дела разбирают,
Решения [мудро] принимают,
Чтоб упрочить славу и свободу,
Всё на благо
своему народу.
А белые вилы славянские,
На веселье [к нам] собравшиеся,
Видя сербской земли избавленье
И свободы милой возвращенье,
Приветствуют Петровича князя
И в очередь — каждого витязя;
Те проворно
летят над облаками,
[В ясном небе,] под солнца лучами,
Восхваляя Бога
непрестанно
За счастие, сербам дарованно.
Эти землю кругом облетают,
Королевства, царства посещают
И на разных путях гласом трубным
Славу
сербства вещают прилюдно.
Третьи прямо к вождю подлетают,
К
Петровичу-князю, и сплетают
Драгоценный злат венец из лавров
Для
славного витязя [храброго],
Воеводам сербским [вилы эти]
Золотые
лавровые ветви
Как высшую подносят награду,
Желанную каждому солдату,
Ибо лавр сей ввек не продается,
За геройство только лишь дается.
Прочие же вилы, сколько есть их,
Хороводы водят, [поют песни,]
Увиты
цветами [хороводы],
Украшены лица [их] свободой,
По Сербии водят [они]
коло
И тешатся песнею веселой,
Верховного вождя восхваляя
И каждого
воина [прославляя],
Даря радость сербскому народу,
Вкусившему [оную]
свободу
Под сению царя-господина,
[Всех] северных земель властелина.
Но бойцы на пляску не взирают,
Лица свои потом омывают,
[Клятых] турок
дальше гнать желая,
Вражьей кровью руки обагряя,
По Боснии и Герцеговине,
Чтоб жить потом в [державе] единой
С [отважною] Черною Горою;
Меж
латинян и турок [скалою]
[Стоит] она, вольной пребывая
[И] кровь за
свободу проливая,
Как в оное время, так и ныне
Служа сей свободе как
святыне.
Вот что значит, побратим, единство,
Одному коль дадено
старшинство,
Когда нету гордости бездумной
И до денег жадности безумной,
Что [всегда] измену порождают,
Державу на части раздирают.
Избавленье сербы восприяли
И бессмертну славу обретали,
Бог к успеху
прежнему в придачу
Даровал им счастье и удачу,
Чтоб согласье навек и
свобода
Стали твердью славянского рода,
Боже Вышний! Тебя прославляем!
И молитвы Тебе воссылаем!
Перевод И.М. Числова
Литература в помощь конкурсантам:
Поэтические тексты:
1. Из века в век: Из века у век : [Пер. с серб. /
Сост. С. Н. Гловюк, И. М. Числов]. — М.: Пранат, 2003. — 671 с. — (Славянская
поэзия XX—XXI).
2. Юбилейный выпуск к Десятилетней годовщине конкурса
сербской патриотической поэзии и песни «Сербия в сердце моём…» «Србиjа у мом
срцу…». М., 2020 г.
3. Поэма Негоша «Горный венец» (Перевод Ю.П.
Кузнецова): Петр Негош. Горный венец. Самозванец Степан Малый. М.:
Художественная литература, 1988.
4. Поэма Негоша «Луч микрокосма» (Перевод И.М.
Числова): Петр II Пе́трович Негош. Луч микрокосма. Никшич-Белград, 2017.
Избранная библиография по теме русской эмиграции:
Милана Живкович. Бережно храня следы: русские эмигранты в Великой Кикинде и
монахини монастыря Хопово. Военно-спортивный фонд – Урал, 2016. https://russianserbia.com/berezhno-hranya-sledy-russkie-emigranty-v-velikoj-kikinde-i-monahini-monastyrya-hopovo
Русская эмиграция в Югославии: сборник статей. РАН, Институт славяноведения и
Балканистики. Кафедра славистики Белградского университета. М.: Индрик, 2016. https://russianserbia.com/russkaya-emigraciya-v-yugoslavii
Эти и многие другие материалы по теме можно найти на сайте https://russianserbia.com/
Информация о прошедших конкурсах «Сербия в сердце моём...»:
Воспитание героической лирой // Покров: журнал духовно-нравственной культуры.
№ 2, 2018. https://pokrov.pro/воспитание-героической-лирой/
И.В. Ушакова. Литературный конкурс учит любви и мужеству https://ruskline.ru/news_rl/2019/05/23/literaturnyj_konkurs_uchit_lyubvi_i_muzhestvu
И.В. Ушакова. Праздник русско-сербского братства // сайт „Столетие“ http://www.stoletie.ru/slavyanskoe_pole/prazdnik_russko-serbskogo_jedinstva_468.htm
(Версия на 26.02.2023)
Далее читайте:
О конкурсе патриотической поэзии и песни.
Положение о конкурсе письменных творческих работ.
Список текстов, рекомендуемых для
конкурса.
|
