|
|
Екатерина ПОЛЬГУЕВА |
|
2012 г. |
Форум славянских культур |
|
ФОРУМ СЛАВЯНСКИХ КУЛЬТУР |
|
|
|
Екатерина ПОЛЬГУЕВАПод звёздами балканскимиДве недели в Боснии«Босния - страна ненависти. Вот что такое Босния. «Письмо, датированное 1920 годом» Такая уж она – балканская земля, где ничто не умирает навсегда и не становится прошлым и историей из учебников, где о великих героях давних веков говорят и думают, как о своих современниках. Но и ужасы войн и раздоров не превращаются тут лишь в предания далеких эпох. Босния удивительно красива. Зеленая полноводная Дрина вьется между скалистых берегов, герцеговинские леса и горы поражают воображение. Не меньшее чудо – и творения рук человеческих. Древние храмы и мечети, прекрасные мосты над реками, города, разбросанные в горах черепичные крыши сел… Для того, чтобы построить их на этих кручах, потребовалось немалое искусство и мужество. Как и для того, чтобы возделывать пашню, также отвоеванную у гор. Здесь сошлись и тесно переплелись разные цивилизации, религии и культуры, породив, как это всегда бывает в таких случаях, нечто новое и удивительное. Здесь их стык, но и их разлом, прошедший через души и сердца местных жителей. Наверное, этим и объясняется тот трагический контраст, о котором, описывая события столетней давности, говорит великий югославский писатель Иво Андрич. В рассказе, из которого взята цитата для эпиграфа, речь идет о времени Первой мировой войны, начавшейся с сараевского выстрела Гаврило Принципа. После нее отгремели Вторая мировая, принесшая огромные жертвы народам бывшей Югославии. Но когда в Боснии говорят «рат» (то есть «война»), имеют в виду не их, а войну последнюю, гражданскую и братоубийственную. Она началась 20 лет назад и продолжалась более трех лет. И хотя заключенные в 1995 году Дейтонские соглашения остановили кровопролитие, кажется, по-настоящему война так и не кончилась. Вот потому в моем повествовании о боснийской поездке будет куда больше о страшном и трагическом, нежели о прекрасном.
Братунац и СребреницаЭти два небольших городка в Республике Сербской находятся совсем рядом: от одного до другого пешком можно дойти за какой-нибудь час. Но если о Сребренице так называемое «международное сообщество» вроде бы знает, то имя Братунац на страницах мировых СМИ практически никогда не появляется. Между тем, общины Сребреницы и Братунца для сербов именно что братья по несчастью. Подавляющее большинство из 3 267 сербов, убитых в среднем Подринье головорезами Насера Орича, были именно из этих общин. Два дня мы прожили в Братунце, в маленьком мотельчике с претенциозным названием «Европа». Справа от него, буквально в двадцати метрах – мечеть, утром меня будил азан. Слева, чуть подальше – православная церковь, чьи колокола возвещали церковные праздники. Напротив – остов разрушенного во время боевых действий дома. За без малого два десятилетия сквозь пустые проемы окон и дверей проросли деревья. Может быть, и нанесенные последней войной раны зарастают? И дух хотя бы этого городка – в соответствии с его именем – братский? Увы… Побитые пулями и осколками снарядов стены домов, заросшие травой и кустами руины уничтоженных сел столь же непременная часть пейзажа Боснии, как горы, реки, озера, иглы минаретов и кресты церквей. Сначала, увидев такие оспины и шрамы на камнях, хватаешься за фотоаппарат. Но вскоре к этому привыкаешь и не обращаешь внимания. Разве что однажды, увидев отнюдь не бедный и хорошо отремонтированный дом в Сребренице с изуродованной таким образом боковой стеной, я поинтересовалась, что за странная у хозяина причуда, оставлять подобные следы. Ответ последовал поистине боснийский: «Подумаешь! Дыры-то не насквозь. Фасад он отремонтировал, ну а что там сбоку – какая разница?». Собственно, это можно назвать символическим образом самой нынешней боснийской государственности, у которой ни фундамента, ни несущих стен, один кое-как поддерживаемый с помощью средств Евросоюза фасад. «А с кем можно поговорить не о войне, а о том, как живут люди в Сребренице сейчас?», - спрашиваю. Меня знакомят с Драганой Лазаревич, учительницей сербского языка сребреничской основной школы имени Негоша. Разговор не очень-то веселый, но в общем обыкновенный для провинциальных городков, что боснийских, что российских, что до недавнего времени вроде бы благополучных европейских. По всем прошелся мировой экономический кризис. «Нема посла – нема паре», что значит «Нет работы, нет денег». Эту фразу я потом слышала неоднократно. Впрочем, учителя, как и другие бюджетники, по словам Драганы, до недавнего времени получали очень прилично по здешним меркам: около 1000 конвертируемых марок, что равно, примерно, 500 евро. Сейчас, опять-таки из-за кризиса, зарплаты урезали, а цены, наоборот, выросли. «У нас двое детей, сын в этом году закончил девять классов и поступил в техникум в Братунце, дочка перешла в восьмой класс. Хорошо, что муж тоже работает, а то было бы очень тяжело», говорит она. А так – кто-то что-то продает, кто в кафе, кто в гостинице устраивается. Ну и, что называется, натуральное хозяйство. Земля здесь плодороднейшая. Правда, в этом году слишком много природных катаклизмов, не очень-то благоприятных для урожая. Так, в середине мая в Сребренице и окрестностях выпал снег – практически небывалое явление. А в конце июня установилась засушливая жара. «Малина не уродилась», - вздыхают местные. И в Сербии, и по другую сторону Дрины – в Республике Сербской малина, которая идет на экспорт в Европу, существенный источник доходов. «Ну а промышленность какая-нибудь осталась?», интересуюсь. Ведь Сребреница некогда была шахтерской, в рудниках поблизости добывали золото и серебро, откуда и пошло название города. Рудник действует, но на нем сребренчане практически не работают. Да и если раньше, в югославские времена, деньги от добычи шли государству, то теперь один бог знает, какие хозяева присваивают доходы. В соседнем селении Поточари – предприятие по производству автомобильных запчастей, но рабочих мест там всего – ничего. Знаменитые местные бани – минеральные источники, на которые до войны многие приезжали поправлять здоровье – абсолютно заброшены. «А весной у нас тут мусульмане бастовали, их дети не ходили в школу. Требовали прямо посреди учебного года перевести обучение на босанский язык. Вообще сербам в Сребренице очень тяжело живется, они здесь принижены и обесправлены, в Братунце намного легче», вздыхает Драгана. Что касается «босанского языка» и политической филологии – это вообще отдельная история. По крайней мере, я испытывала чувство глубокой неловкости, когда рыночный торговец в Сараево, опознав во мне иностранку, сделал комплимент: мол, вы так хорошо говорите по-босански. Ну не объяснять же ему, что я учу сербский и пыталась разговаривать с ним именно по-сербски. Разговор невольно переходит на политику. Тем более в октябре в Сребренице выборы градоначальника. Впервые они будут проводиться по общим правилам, то есть в голосовании смогут принять участие только сегодняшние жители Сребреницы. Раньше для этого города делали исключение, здесь могли голосовать все, кто жил в Сребренице до 1991 года. А потому, хотя сейчас в городе сербское большинство, на выборах всегда побеждал кандидат от босанцев (как стали официально называть после войны боснийских мусульман). Сербы жалуются, что практически весь бюджет общины идет на возвращение мусульманских беженцев и восстановление их домов. Восстанавливать порушенные сербские жилища администрация не спешит. Теперь сербское большинство Сребреницы впервые имеет шанс избрать своего руководителя. Кандидатом от мусульман на выборах в Сребренице и ныне руководящий общиной Джамал Дуракович, от сербов – единый кандидат Весна Кочевич. Единый – да не очень. Когда власти нужно достичь необходимого результата, она использует и подкуп, и обман, и прочие, так хорошо известные и нам, россиянам, «избирательные технологии». Так, для того, чтобы разорвать голоса сербского электората подыскали в качестве кандидата еще одного серба, не имеющего никакого отношения к Сребренице. А число зарегистрированных избирателей-мусульман вдруг резко выросло – за счет людей, также никогда не живших и не живущих в городе. К Драгане подходит ее супруг Горан Лазаревич. «Завтра его мать будет хоронить двух своих братьев, их зверски убили мусульмане в Петров день, 12 июля 1992 года, когда разорили Залазе. Тела нашли в 2010-м, а похороним только сейчас, ровно через двадцать лет». И тут я окончательно понимаю: «не про войну» не получится. Никак. Души людские, в отличие от стены того дома, пробиты насквозь.
Преступление без наказания«Злочин без казне» - это своего рода девиз сербских поминальных мероприятий. Они проходят практически одновременно с трауром по погибшим 11 июля 1995 года при взятии Сребреницы войсками Республики Сербской мусульманам. Мусульман «международное право» в лице МТБЮ официально считает жертвами геноцида. Более десяти боснийских сербов уже приговорены трибуналом к разным срокам заключения за «преступления в Сребренице». Двое – начальник контрразведки штаба Войска Республики Сербской Любиша Беара и подполковник Вуядин Попович – к пожизненному. «Геноцид в Сребренице» - один из главных пунктов обвинения бывшему президенту Республики Сербской Радовану Караджичу и генералу Ратко Младичу. А ровно за три года до 1995-го, на Петровдан мусульманские вооруженные формирования из Сребреницы ограбили и разрушили несколько сербских сел, убив их жителей и защитников. Это была далеко не первая и не последняя их акция, которые особенно часто они совершали на большие православные праздники. 12 июля 1992 настал и черед Залазе, что в переводе на русский обозначает: «место, где заходит солнце». Село и впрямь находится высоко в горах. Казалось бы, не только оружие, но и сама природа защищают его от вторжения. Но за полвека оно дважды пережило резню. В 1943 году десятки его жителей были убиты усташами за сотрудничество с партизанами. Спустя сорок лет трагедия повторилась. Так и стоят рядом памятники: жертвам Второй мировой и жертвам войны 90-х. Также соседствуют обелиски жертвам и героям двух войн в Кравице, Факовичах, других селах и городках Республики Сербской. Среди убитых тогда и два дяди нашего знакомого Горана: 29-летий Петко и 33-летний Бранко Симичи. До самого последнего времени они считались пропавшими без вести. Два года назад останки десятерых замученных сербов были обнаружены в массовом захоронении. Как водится, их сразу же объявили мусульманами – убитыми во время «геноцида в Сребренице». Отдельного рассказа заслуживает история о том, как все же удалось установить и идентифицировать их личности, какие федеральные боснийские власти чинили в этом препятствия. И вот – спустя двадцать лет мученики, наконец, преданы земле. Кто ответил за эти и другие преступления? Никто! МТБЮ привлекал к суду лишь «бригадного генерала» Насера Орича, сначала осудив его на два года, а потом и вовсе оправдав. На поминальную церемонию жертв 11 июля 1995 года прибыло сорок тысяч человек. Ее транслировали десятки телеканалов из разных стран. Накануне на военном кладбище Братунца, где вспоминали более трех тысяч убитых сербов, были только свои, в поднебесном Залазе – тоже. Да и то не все. «Ты, русская, добралась к нам из самой Москвы, а почему сюда не приехали сербские журналисты из Белграда, ведущие политики из Сербии?», горько спрашивали меня в Залазе. Я не «ведущий политик», и потому молчала. Хотя, думаю, что знаю ответ. Это называется «высокие политические соображения», когда предаешь своих, ради сохранения власти, из-за призрачной возможности вступить в Евросоюз или зависимости от западных партнеров – тех самых, что цинично и расчетливо развалили твою страну, столкнули ее народы, растравили вековые противоречия. И теперь делают дивиденды на чужой крови. По крайней мере, на балканской земле Запад действовал подобным образом издревле. В церкви Сребреницы у десяти заколоченных гробов рыдают женщины, стоят с крестами молодые мужчины – почти не помнящие убитых двадцать лет назад отцов. «Миодраг Ракич, убит за то, что был сербом..», «Радивойка Милованович, убита за то, что была сербкой…» После панихиды гробы выносят из церкви, в это мгновение с совсем близкого минарета звучит протяжный зов муэдзина. Я невольно вздрагиваю. Сербы в траурной процессии не обращают внимания, как не обращают внимания на сербов и их гробы собравшиеся на молитву мусульмане. Это Босния…
Спекуляция на костях«Советская Россия» неоднократно и подробно обращалась к теме событий в Сребренице, по имеющимся документальным данным и свидетельствам стремясь установить истину. Собственно, истина давно известна всем, кто хочет ее знать: никакого геноцида мусульман сербами 11 июля 1995 не было. А была очередная кровавая драма боснийской войны, стоящая в ряду других подобных. Тем не менее, именно Сребреница в провокационных целях была избрана для того, чтобы единственной виновной объявить лишь сербскую сторону, чтобы Республика Сербская существовала под прессом обвинений в «геноцидности», а боснийские мусульмане всегда опасались: проявят независимость, и на них объявится компромат. Характерно, что даже главные творцы провокации (родом отнюдь не из Югославии) особенно не скрывают ее механизмов. Как раз в дни моего пребывания в Боснии в Гааге начался процесс генерала Младича, были допрошены первые свидетели обвинения. Как уже поговаривают, когда такие обвинители, то и защиты не нужно. Конечно, МТБЮ, не имеющий никакого отношения к справедливости, судит по заранее заготовленным установкам, а не по правде. Но прозвучавшие, пусть и осторожные, признания дорогого стоят. Так, бывший ооновский чиновник Дэвид Харланд, работавший во время войны в Боснии, заявил, что в архивах Унпрофора (силы по поддержанию мира) существует документ, подтверждающий: эта структура еще весной 1993 года предложил эвакуацию гражданских лиц из Сребреницы, и даже начала ее. Но правительство Боснии и Герцеговины по распоряжению АлииИзетбеговича ее остановило. Харланд признал, что в «демилитаризованной» Сребренице было достаточно оружия и военных, а представители Унпрофор знали о нападениях мусульманских сил на сербов в этом районе. Однако, по его словам, «доказательства об убийствах сербов были весьма ограничены». На круглом столе, который организовал в Сребренице Центр расследования военных преступлений во главе с Янко Велимировичем, о механизмах этой провокации говорилось много. И о том, что истинное число и обстоятельства гибели мусульман в Сребреницы до сих пор неизвестно. «Мы данные обо всех наших убитых подтверждаем документами и регистрационными книгами. Когда же попросили такие документы на тех, кто захоронен в Поточари, их просто не оказалось», говорит Предраг Миличевич. В Поточари, где на мемориальном кладбище захоронены мусульмане, якобы убитые сербами в июле 1995-го, на каменной плите выведено число - 8 372 и многоточие. Мол, не все жертвы еще подсчитаны. Но далее на той же плите перечислены общины, в которых жили убитые. Среди них и весьма отдаленные от Сребреницы, даже Сараево. Однако это абсолютно противоречит официальной версии, что убитые – мирные и безоружные мужчины, жители Сребреницы. Противоречия ни МТБЮ, ни боснийские власти не смущают. Да и не удивительно. О том, что для поиска костей, которые ежегодно хоронят в сотнях гробов на Поточари, перекопали едва не всю Боснию, здесь знают все. Хоть и не все говорят. Даже на фоне ужасных историй о последней войне одна, вроде бы безобидная, показалась мне особенно чудовищной. Пару лет назад, знакомясь в начале учебного года с первоклассниками, учительница говорила с ребятами об их семьях, родственниках. Когда один мальчик сказал, что недавно умер его дедушка, поинтересовалась, где он похоронен. «Его за 200 евро продали в Поточари», - бесхитростно ответил малыш. Поражена не только я. «Это как? Этого не может быть!», - наш водитель Стево многое видел на своем веку, но он не здешний, живет по другую сторону Дрины, в Сербии. А вот 16-летняя Славка, хоть и моложе Стево в два раза, тутошняя, из-под Зворника. И она нисколько не удивлена: «Ну да, и у нас умерших и похороненных в Зворнике перезахоранивают в Поточари, и тоже за 200 евро».
Никогда больше!Со Славкой мы познакомились, когда ехали к ее матери, Анджее Обрадович, но не застали той дома. Военную историю Анджи поведала Лиляна Булатович: с ней Анджа смогла поделиться пережитым кошмаром, ей разрешила рассказать о нем людям. Журналист Лиляна Булатович, по моему глубокому убеждению, человек героический. С ней мы встретились в январе нынешнего года в Москве, на вручении премии нашей газеты «Слово к народу». Она стала лауреатом за репортаж из гаагских застенков о Ратко Младиче. И во время войны, и сейчас она – главный биограф, честный и самоотверженный друг генерала, притом, что многие вроде бы друзья, соратники, испугались, отвернулись, предали Ратко. И наверное никто не сделал больше Булатович для того, чтобы сербская правда Сребреницы стала достоянием гласности. Здесь Лиляну знают, кажется, полгорода. Но любят не все. Упоминавшийся градоначальник Дуракович год назад чуть ли не линчевать обещал. Да разве Лиляну напугаешь! Что касается Анджи, в начале войны ее, недавно вышедшую замуж и ждавшую первенца, захватили мусульмане: «заробили», как это говорят по-сербски, значит – превратили в раба. И несколько месяцев мучили, пытали, насиловали. Нерожденного ребенка она потеряла и сама мечтала только о смерти. Но выжила и возвратилась домой. Когда посмотрела первый раз в зеркало, не узнала себя. И тут – другое испытание. Родственники ее мужа, Станое, настаивали: мол, брось ее, зачем тебе такая, изуродованная и оскверненная жена. Но Станое слушать никого не стал и любимую жену не предал. Через год у них родилась дочь Зорана, недавно она отметила свое совершеннолетие и окончила школу. Славке и ее брату-близнецу скоро 17. В том же селе живет один из мучителей Анджи, так и не ответивший за свои преступления. «Как ты терпишь?», - спрашивали раньше у Станое. «Сначала в глазах темно было. А потом решил: пусть видит, как живем мы в любви и согласии, какие замечательные у нас дети!», - отвечал он. Славка напоила нас кофе и пригласила на день рождения в сентябре. Тогда-то уж точно все будут дома: и мама, и отец, и брат с сестрой. Значит, родилась она в 1995, всего месяца за два до окончания войны. Но сказать, что она не испытала на себе ее последствий, невозможно. И надо ли добавлять, что с таким багажом семейной истории прямые ТВ-трансляции с кладбища в Поточари она смотрит без горестных слез или чувства вины. А точнее – вообще не смотрит. Но мы смотрели, в хлебосольном и гостеприимном доме Миломира Бели-Трифуновича в Скелане. В Поточари собрались не только скорбящие по своим близким мусульмане, но и высокопоставленные политики, именитые гости. Ожидали даже американскую актрису Анджелину Джоли, которая в эти дни неожиданно прилетела со своим звездным семейством на кинофестиваль в Сараево. За снятый ею к 20-й годовщине начала боснийской войны антисербский фильм «В краю крови и мёда» Джоли присвоили звание почетного гражданина Сараева. Но в Сребреницу и Поточари она так и не прибыла. Зато прибыл другой американец, раввин из Нью-Йорка, президент фонда «Призыв совести» Артур Шнайер. На церемонии он много говорил о своей семье, погибшей в Аушвице, что нельзя забывать ни холокост, ни геноцид мусульман в Сребренице, о наказании преступников и о том, что еврейский призыв «Никогда больше» актуален и для босанцев. О том, что для сербов, только в 20 веке трижды переживших свой холокост, этот девиз не менее актуален, Шнайер не упомянул. То ли не нашел нужным, то ли не в курсе. К чьей совести он призывал, осталось неясным. Но многие сербы отреагировали на его слова следующим образом: «А что, евреи, погибшие в Аушвице, прежде этого жгли мирные немецкие деревни и отрезали их жителям головы, как делали это с сербами, похороненные, в том числе, и в Поточари «жертвы геноцида»? Ведь нет же! Тогда как можно сравнивать, оскорбляя таким сравнением своих невинно убиенных нацистами родственников!» Миломиру же и другим жителям Скелане ничего доказывать не надо: ни себе, ни другим. Это большое село находится на самой Дрине. Перейдешь мост, на котором сейчас пограничники и полиция – и вот она, Сербия. Скелане знаменито ценными археологическими находками времен Римской империи, а также тем, что именно здесь обнаружены самые древние каменные плиты с высеченными на них кириллическими надписями. В январе 1993 года бандиты из Сребреницы напали на это и окрестные селения, убив более ста человек. Люди пытались спастись в Сербии, но тогда еще не разделенный границей мост стал местом их гибели. На этом мосту снайпер застрелил и маленьких братьев Димитриевичей, 5 и 11 лет. И опять: никто не ответил. Миломир показывает фотографии жертв. Сделанные почти двадцать лет назад выцветшие любительские снимки нечеткие, но все равно страшные, так что я отвожу взгляд: «Это старик… Это один мой родственник… А это – это мой брат…». Потом он приободряется: «А вот это я и другие защитники Республики Сербской». На фото три молодых бравых парня рядом с танком. На стене комнаты - семейные снимки, среди которых изображение какого-то сербского воеводы 18 века и портрет Ратко Младича. «Хвала тебе, генерал, что освободил Сребреницу, что прекратил эти убийства и насилие! Выпьем же за то, чтобы мучения подринских сербов в 90-е никогда больше не повторились. Живели!»
ТвердыниКонечно, такой тост не произнесет ни один находящийся у власти сербский политик: ни по ту, ни по другую сторону Дрины. Они в большинстве своем вообще стараются не упоминать имя генерала Младича. Боятся: скажешь доброе слово, попадешь в опалу западных «соратников», начнешь обвинять – потеряешь авторитет у своих. А вот Владыка Василий – архиепископ Зворнинско-Тузлинский не боится. За 35 лет своего архиерейства много чего было: и первая бомба в Тузле, где тогда была архиепископская резиденция, взорвалась в его доме, и немалое давление за патриотическую позицию пришлось вынести со стороны вроде бы своих же, из Сербии. «Хвала Богу, Тадич отишо (ушел)», говорит он – и за этими скупыми словами многое. После войны в его епархии, которую, по словам владыки, он и на патриарший чин не променяет, восстановлено и построено заново 56 православных храмов и монастырей. Можно по разному относиться к религии, но на этой земле неоспоримо: православная церковь в Республике Сербской – та крепость, та твердыня, в которой боснийские сербы находят опору. Политические лидеры увертливы и непостоянны: меняют позиции, перебегают из партии в партию, нарушают обещания, стремятся лишь к собственному благу. Церковь – нет. Наверное, и здесь есть малодушные или корыстные священнослужители. Но нам встречались иные: самоотверженные и беззаветные. По крайней мере, в епархии владыки Василия. Он сам показался человеком суровым и аскетичным. Как говорят, не очень-то общается с посторонними, особенно с журналистами. Но к гостям из России проявил интерес и благоволение: вероятно, потому, что получал духовное образование в давние времена в Киеве и Москве. «Не бросайте свои родные дома, Сербия там, где испокон жили сербы, и Дрина – не граница, а становой хребет нашей земли. Не продавайте свои голоса на выборах, этим вы предаете себя и родину. Всегда помните о тех, кто ценой своей жизни защитил Республику Сербскую, не забывайте тех, кто томится сейчас за правду в тюрьмах», - слова владыки просты и очевидны. Важно, что люди к ним прислушиваются, верят им, потому что в его устах это не пустые слова. Под стать ему и батюшки епархии. Поп Митар из Скелане – огромный, белобородый старик лет под 70 – фигура эпическая. Как-то его спросили: мол, правда ли, батюшка, что в годы войны днем вы были священником, а ночью кем-то вроде гайдука. «Неправда, - отрезал он. – Я никогда не разделял эти две свои ипостаси». Ооновским чиновникам, имевшим «весьма ограниченные доказательства об убитых сербах», обратиться бы тогда к нему, хоронившему своих прихожан. Однако и сейчас не поздно: он до сих пор помнит и имена, и даты. Пока мы вели с ним неторопливый разговор, на улице, рядом с отмеченным пулевыми выбоинами домом и стогами сена, под высоким небом, на фоне которого остро очерчены зеленые горы, его многочисленные внуки азартно делали лиле. Это такие факелы из бересты и коры молодой черешни. Их, по традиции, зажигают накануне дня Петра и Павла. Вообще-то традиция восходит к трагическим событиям преследования первых христиан. Но детям, радостно предвкушающим праздник, не до трагедий, давних и недавних. Я вдруг подумала, что дети – единственные на этой израненной земле, кто не несет на себе груз войны, боли и ненависти. И смеялись они беззаботно и смело. Отца Александра за глаза называют «Сашей из Сребреницы». Ему 25 лет и на первый взгляд, он может быть отцом только для своей трехлетней дочки Аницы. Но только на самый первый. Удивительно, сколько в этом совсем еще молодом человеке мужества, достоинства, силы и мудрости. Наверное, понятно, как непросто быть приходским священником в таком городе, как Сребреница. А к нему за советом и помощью обращаются те, кто по возрасту годится в деды. И что греха таить, уважают отца Александра куда больше, чем местных политиков и чиновников. Мы побывали в нескольких сербских твердынях-крепостях – православных монастырях. Первым из них был монастырь 14 века Ловница. «Во время войны, в 1994 году я была здесь с генералом Младичем. Он тогда привез в Ловницу иностранных журналистов, чтобы они посмотрели и поняли, что сербы защищают свою землю, свою историю», рассказывает Лиляна Булатович. В пути нас застала гроза, мощная, и страшная. Казалось, от грома и молний горы рушатся прямо на дорогу – и без того узкую, проложенную среди скал, почти незаметную за стеной ливня. Ветки деревьев бьют по стеклам машины. Не выдерживаю: «Плашим се! Боюсь!». – «Не бойся! Я не просто водитель, я военный водитель. Со мной не пропадешь», - откликается Стево. – «А где ты воевал? В Боснии?» - «Нет, в Косово». – «Ну да, для боснийской войны ты, пожалуй, слишком молод». Узнаю, что в 1998 – 1999 Стево20-летним рядовым солдатом служил в Космете. За мужество, проявленное во время натовской агрессии, он получил государственную награду и офицерский чин подпоручика. Правда, сам Стево о своих военных подвигах говорит как-то смущенно: мол, был молодой, отчаянный. И добавляет: «Теперь все это значения не имеет». Но почему же не имеет? Может быть, потому, что по его же собственным словам, для него война так и не кончилась. На чей-то вопрос, не собирается ли он съездить в Косово, тихо отвечает: «Только в униформе». Лозница. В скалы вросли строения древнего монастыря, в ущелье бурлит речушка, паломники по каменному скользкому мостику пробираются к источнику. Под облачным небом золотятся кресты церкви. Тишина. Умиротворение. Дух вечности. Так было здесь и сто лет назад, и двести – и триста. Собравшиеся на литургию по случаю дня Иоанна Крестителя священнослужители пригласили нас разделить трапезу. Мне кажется, я стала действующим лицом какого-то из романов Иво Андрича. Вдруг выясняется, что дождь и гроза кончились, уже совсем вечернее небо очистилось и южные балканские звезды близко-близко. А сколько же добралось сюда через громы, молнии и непроезжие дороги народа: старики и дети, молодежь, отцы и матери семейств. «А теперь веселитесь!», - говорит владыка Василий после службы. И все они наследственной памятью знающие движения старинного народного танца образуют одно огромное, жаркое и звонкое коло: круг, не дающий разорваться поколениям и эпохам. Утром мы уезжаем. На пять минут останавливаемся у почты, чтобы отправить письмо Ратко Младичу. «Давай, скорее! Генералу это важно, он там, в затворе, в Гааге. А через нас будет и здесь, в Республике Сербской, в монастыре. Да не расписывайся, просто привет передай», торопит Лиляна. Но все как раз не просто. Рядом висит плакат, похожий на рекламу, только это не реклама, а распространенный способ самовыражения в этих краях. «Тяжко Богу с нами, какие мы есть», сообщает миру некто Звонко Баягич из Власеницы. Еще бы не тяжко! Вспоминаю вчерашние слова владыки Василия о тех, кто томится в тюрьме за правду, счастливых людей, танцующих коло под звездами, непонятный разговор со Стево: мол, подвиги не имеют значения. Очень даже имеют! «Генерал, все было не зря! Республика Сербская есть – и живет, благодаря Вам».
МостыМостар долго называли «городом без мостов». Сейчас восстановленный, а точнее – построенный заново на деньги Евросоюза «старый» мост вновь соединяет два скалистых берега над Неретвой. И даже традиционные соревнования по прыжкам с моста в реку проводятся. Новый старый мост в точности такой же, как воздвигнутый в 1556 году Мимаром Хайрудином. И все-таки не тот. Тот, который за столетия до блеска отполировали ноги герцеговинцев и заезжего люда, 9 ноября 1993 года обрушился в быстрые воды Неретвы. По приказу хорватского генерала Слободана Прляка он был обстрелян 60-ю снарядами. Тогда в Герцеговине происходили ожесточенные столкновения между хорватами и мусульманами. А за год до этого они в дружном единстве изгнали из города сербов, которых до войны в нем проживало около 20%. Взорвали первую городскую школу имени Алексы Шантича и старую православную церковь. Мост в 2004 году торжественно открыли, хотя, соединив берега, он так и не соединил мусульманскую и хорватскую общины. Школа и церковь в руинах. Впрочем, руин в Мостаре много, как, наверное, ни в одном другом боснийском городе. Подавляющее большинство мостраских сербов не вернулось в город. А многочисленным разноязыким туристам, похоже, все равно, по какому мосту ходить. Они покупают сувениры и безделушки, фотографируются у воды на фоне знаменитого контура. Про Слободана Прляка экскурсоводы им вряд ли рассказывают. И уж точно не рассказывают про большого сербского поэта Алексу Шантича, всю жизнь прожившего в Мостаре. Его музейчик пуст, а смотрительница – пожилая сербка (одна из немногих оставшихся), кажется, счастлива моему приходу. Особенно когда я говорю, что переводила на русский стихи Шантича. На стенах – афиши шантичевских чтений с датами 60-х, 70-х, 80-х годов. «Ах, как мы жили, как мы жили в Югославии, все вместе, не различая национальности», вздыхает женщина. Да, камни воссоздать все-таки легче, чем восстановить мосты между людьми. Другой мост, в Сараево, через мелкую Миляцку. Раньше он носил имя Гаврило Принципа, потому что буквально в нескольких шагах от него прозвучал исторический сараевский выстрел. Теперь его переименовали в Латинский. Табличка: «На этом месте 28 июня 1914 года Гаврило Принцип совершил покушение на австро-венгерского престолонаследника Франца Фердинанда и его супругу Софию», осталась. Другую: «В знак вечной благодарности молодым борцам за свободу и независимость югославских народов», - давно убрали. Ничего удивительного: это в социалистической Югославии борцов с оккупантами почитали и уважали. А для нынешних властей Боснии аннексировавшие ее в 19 веке австрийцы вроде как и не оккупанты, а предтечи нынешних благодетелей «цивилизаторов-глобализаторов», уничтоживших Югославию. Да и немецкие фашисты тоже. Недаром на книжных развалах Сараева свободно продается «Майн кампф», а в сувенирных рядах Мостара – нацистская и усташеская форма, символика, знаки различия. Эх, сводить бы сюда раввина Шнайера с его «Никогда больше!». Ну а сербы, по крайней мере, боснийские, своего Гавро любят. Он для них по-прежнему герой, борец, революционер. «Наши тени будут бродить по Вене, по дворам слоняться, пугать господ», - написал 19-летний гимназист Принцип на стенах своей тюремной камеры. И спустя почти 100 лет – бродят. Не только по Вене, по всем мировым столицам, тщетно старающимся не замечать, что прежний несправедливый уклад жизни окончательно исчерпал себя, что время ждет нового Гаврилу Принципа. Ну и самый главный мост, без которого невозможно представить Боснии. Вишеградский, воспетый Андричем вместе с этой необыкновенной, трагической и героической, прекрасной и страшной землей – Мост на Дрине. Мост, который по-прежнему соединяет – и своим совершенным архитектурным великолепием, пронесенным через столетия, и усилиями нынешних вишеградцев. Таких, как Ходжи Бранко Никитович. Он художник и директор городского музея, где собраны не только картины разных авторов со всего мира. Здесь все эти десятилетия, несмотря на войны и раздоры, встречаются писатели и поэты, художники и просто люди, которые умеют любить и видеть красоту, побеждающую ненависть, которые говорят на разных языках, но понимают друг друга. И остается лишь повторить вслед за Андричем: «Жизнь – необъяснимое чудо, ибо уходя и отцветая, она все же остается, несокрушима и стойка, как мост на Дрине». Сокращенный вариант очерка напечатан в газете «Советская Россия»
|
|
СЛАВЯНСТВО |
|
Славянство - форум славянских культурГл. редактор Лидия Сычева Редактор Вячеслав Румянцев |
