Виктор БОЧЕНКОВ

2017 г.

Форум славянских культур

БИБЛИОТЕКА

Славянские организации и форумы

Родственные проекты:

НАРОДЫ:

◆ СЛАВЯНСТВО

ЛЮДИ И СОБЫТИЯ:

БИБЛИОТЕКИ:

Баннеры:

Прочее:

Чешский диптих

2. «Собирала сказки, как цветочки»

Остатки старой крепости и музей Божены Немцовой в Ческа-Скалице.

Я уже не застал в живых родителей своего отца. Дед умер ещё до войны, очень рано, не дожив и до пятидесяти, а бабушка за три года до моего рождения. Их могилы в разных местах. Одна в родовой деревне, другая в Калуге. Отец, сварщик, сам сделал железную ограду с мудреными завитушками-улитками, приваривая одну к другой. Ему хотелось, чтобы было красиво… Что касается деда по материнской линии, тоже одни рассказы, тоже я его не застал. Когда он призван был в армию, ему предложили там перейти на службу в Государственное политическое управление. Он согласился. Его предупредили: «Мы заберем вас из части под видом ареста». Так и было, пришли конвойные с винтовками, отыскали его, попросили назвать себя. Сослуживцы стали заступаться, пересказывала мне мать его рассказы. Наверно, дед гордился этим. Служба его шла в Перми, где он следил за какими-то людьми, ходил за ними хвостом и при удобном случае менял рубахи: идет по улице в одной, скажем, в синей, потом раз в подворотню, снял, а под синей рубахой другая, например, белая. Вот он уже другой человек. И я теперь уж вряд ли узнаю, где тут правда, где выдумка. Но я думаю, что правда – его увольнение, когда он пришел к руководству и сказал, что больше работать не может, земля его зовёт, крестьянское призвание. Будто бы он так и заявил: «Не могу без земли». Его отпустили. Я его не помню и не знал. Остался лишь портрет, вставленный в деревянную рамку, покрытую коричневым лаком, который бережно хранила мать. Только бабушку немного помню. Она уже жила не в деревне, а на окраине города, вместе с нами, где отец выстроил дом, по образцу своего деревенского, с одной огромной комнатой, разделенной двумя дощатыми перегородками, оклеенными обоями, на три части. Она умерла, когда мне было восемь. Она подолгу сидела возле дома на круглой табуретке, которая предназначена, чтобы играть на пианино, и мне неведомо, откуда её приволок отец, но не думаю, чтобы специально покупал. Это была очень удобная черная тренога с винтовым механизмом, позволяющим регулировать высоту сиденья. Умерла моя бабушка в сентябре, рано утром, я помню, как за стенкой мать что-то говорила про тромб, а отец просил отыскать маленькое зеркальце, чтобы поднести его к губам. Потом меня отправили в школу, наверно для того, чтобы не крутился под ногами, хотя в этот день я имел бы полное право пропустить уроки. А вскоре, в середине дня, туда пришла мама и коротко переговорила с учительницей на перемене, как я понял, о том, чтобы отпустить меня на пару дней. Меня взяли на похороны. Кладбище находилось в деревне, где бабушка прожила почти всю жизнь. Мне запомнилась машина с невысоким кузовом, покрытым брезентом, натянутым на металлические дуги, вроде фургона, по краям расположены были две лавки, прибитые к деревянным бортам и к полу, на них сидели какие-то люди, я никого из них не знал, а посередине – длинный красный гроб. Я расположился вместе с матерью, не отпускавшей меня, в этом кузове и думал, что, наверно, существует особая примета: если пожилой человек подолгу сидит в одиночестве возле дома, размышляя о чем-то своем, это к смерти…

Деревня была как деревня, и в детстве я не единожды сюда приезжал: дорога, две колеи колёс, проложенные грузовиками и тракторами, да два ряда домов вдоль нее, с огородами позади, с развесистыми яблонями и вишнями. Развалины кирпичной церкви со ржавыми кованными решётками и чахлыми берёзками на крыше, которые изо всех сил цепляются за жизнь, чтобы вырасти на камнях. Мы – поколение, в наследство которому достались только эти руины. Там можно было играть и с деревенскими мальчишками плавить свинец. За этой церковью и раскинулось кладбище, где похоронили бабушку. Там две могилы моих предков, за такой же оградой, выкрашенной в синий цвет (его почему-то любил отец), у куста с какими-то красными ягодами, будто раскалённое, но холодное железо. Названия я не знаю, наверно, калина… Минуло три с лишним десятка лет, я сам, с друзьями, объездил восточную и центральную Африку, без помощи туристических агентств, а работа в газете дала возможность путешествовать по всей России, от Магадана до Крыма, так почему же я до сих пор никак не доберусь сюда, почему же никак не пройду той давней детской дорогой, ведь до этого кладбища от моего города чуть больше сотни километров! Всего-то!

Как-то раз я взял у себя дома с полки сборник рассказов О. Генри и наугад раскрыл книгу. Глаза упали на фразу: «Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу». А ведь так и есть, и это – про меня. Я оторван от прародительских судеб, от того, что они ценили и любили, или, по крайней мере, их ценности сместились на второй план, и я ищу поэтому другие дороги, не эту.

< Назад

Вернуться к оглавлению

Вперёд >